Я принадлежу к поколению советских казахов, которые выросли в последние два десятилетия СССР. К тому времени, Красный Террор уже казался чем-то вроде страшного сна, который никогда с нами не происходил, даже с самими свидетелями. Тем не менее, пока росла, я все время слышала такие слова, как «Ашаршылық», «жоқшылық» и самое тревожное среди них – «кісі жеген» – от самых близких родственников, особенно от моей бабушки по материнской линии, которая рассказывала об этом почти каждый день. Как ни странно, эти страшные слова относящиеся к ужасным событиям в их жизни, тогда не вызывали во мне никаких эмоций. Я просто никогда не вникала в значения этих слов из-за своего полностью промытого идеологией сознания.
Мое постыдное безразличие объясняется многими причинами: я не могла соотнести эти события с той страной, где я проживала в то время, и с тем, что я читала в книгах и видела в кинофильмах. И только когда мне исполнилось 25, я начала осознавать что, пресловутый Ашаршылық является трагедией моей собственной семьи. Мой дед и бабушка по отцовской линии погибли в 1934 году, во время массовой резни у реки Алкабек, природной границы с Китаем, когда они пытались бежать от голода. В этой бойне были убиты, по некоторым данным, почти тысяча казахов. Официальная советская версия этого события гласила, что казахи погибли в результате столкновения с китайскими дунганами на границе. Близкие погибших знали лучше причины бойни, но могли говорить об этом только шепотом: «Найман қырған»...
Американский историк Сара КЭМЕРОН, профессор Университета Мэриленд (США), долгие годы занималась исследованием Казахского голодомора, известного среди казахов как Ашаршылық. Ее докторская диссертация, написанная по этой теме при Йельском Университете, была удостоена двух академических наград. Итог этого исследования – исторический труд под названием «Голодная Степь: голод, насилие и строительство Советского Казахстана», был опубликован в ноябре 2018 года.
Я лично встречала Сару Кэмерон в 2006 году, когда преподавала казахский язык и культуру в Индианском Университете (США). Сара была моей студенткой в одном из летних семестров. Уже тогда, двенадцать лет назад, Сара начала свое исследование Казахского голодомора. Когда мне стало известно об этой книге, я немедленно прочитала ее, и обратилась к Кэмерон с просьбой об интервью. В итоге, я задала ей те вопросы, которые волновали и не давали покоя многим казахам на протяжении десятилетий.
Зауре Батаева: Вы начинаете книгу с казахской пословицы «Пока не будет воздаяния духам мертвых, живым не будет процветания», которая всегда была сутью казахского мировоззрения. Является ли эта пословица также этико-философской предпосылкой вашей книги? И как бы вы ответили некоторым казахстанцам, которые считают, что иностранцы не должны участвовать в таком важном исследовательском проекте национального значения?
Сара Кэмерон: В самом общем смысле, да, эта пословица действительно является этико-философской мотивацией книги. Ведь столько историй жертв голода замалчивались, потерялись или были забыты. Мы знаем, что ужасающее количество людей погибло во время Ашаршылық, но, тем не менее, порой бывает трудно понять, что пережили жертвы. Чтобы раскрыть и показать человеческий аспект этой трагедии, я как можно больше пыталась вплести в нее голос самих казахов. Если моя книга хоть в малейшей степени отдает дань уважения памяти тех, кто погиб в те страшные годы, тогда, я считаю, что самая важная цель моей книги непременно будет достигнута.
Я понимаю, что некоторые казахи могут иметь в душе сомнения насчет того, что совершенно чужой человек пишет на такую болезненно чувствительную тему в их истории. Но я надеюсь, что чтение моей книги успокоит их необоснованные страхи. Решение писать о таком важном предмете не принимается легкомысленно. Я потратила десять лет на исследование и работу над этой книгой. Я учила русский и казахский, и перекопала тонны материала в архивах и библиотеках Казахстана и России. Я часто консультировалась с казахстанскими исследователями голодомора, и такое тесное научное сотрудничество было очень полезным для моей работы.
Если, к примеру, взять историю Америки, ее часто исследовали люди других национальностей. Книга Алексиса Токвиля «Демократия в Америке» остается одним из фундаментальных трудов в этой области. Но Токвиль не был американцем, он был французом. Конечно же, я не претендую на авторитет Токвиля, но надеюсь, что мой статус, как постороннего, в некоторых случаях может послужить преимуществом, позволяя мне увидеть тенденции или темы, которые не всегда очевидны тем, кто вырос в казахской культуре.
Зауре Батаева: Предметом исследования вашей книги является голод, имевший место в Казахстане с 1929 по 1933 годы. Этот период является наименее исследованным отрезком времени в нашей истории. Ашаршылық был одним из главных табу советской власти, и советским историкам не разрешалось проводить исследования на эту тему. Но казахские семьи шептались об этом дома, и некоторые смелые писатели тайком проносили сцены голода в свою прозу.
Когда вы начали свое исследование, с тех страшных времен уже прошло более 70 лет. Многие свидетели, которые могли подтвердить засекреченные данные, которые дошли до нас шепотом, ушли в небытие. Насколько трудно было вам найти факты, касающиеся Казахского голодомора? И какие факты оказались наиболее важными в вашем исследовании?
Сара Кэмерон: В архивах Казахстана и России я нашла множество государственных документов и документов коммунистической партии, касающихся голода. Чтобы глубже осветить человеческое составляющее этой истории, я также захотела включить сюда такие источники, как мемуары или устные исторические свидетельства, которые имели другое происхождение, нежели документы компартии или советского государства. Но найти эти источники оказалось исключительно сложно. По разным причинам гораздо меньше источников оказались доступны по Казахскому голодомору, чем по другим преступлениям сталинского режима.
В конечном итоге, горстка мемуаров и устных свидетельств очевидцев, которых мне удалось найти, оказались крайне важными для моего исследования. Через них я смогла показать, как голод трансформировал казахское общество. Богатые фонды президентского архива РК также оказались чрезвычайно полезны для моих изысканий, и я думаю, что эти коллекции, касающиеся голода, еще ждут своих исследователей для полного раскрытия их потенциала.
Зауре Батаева: В Казахстане циркулируют разные цифры о количестве погибших в результате Казахского голодомора. Американский историк Стивен Коткин в своей новой биографии Сталина, опубликованной в 2017 году, пишет, что число погибших в Казахской автономной республике было самым высоким в Советском Союзе: умерли 35–40% этнических казахов (в то время это 4,12 млн человек). Какие цифры вы нашли в своем исследовании? Насколько мы можем быть уверены в точности этих данных?
Сара Кэмерон: Я согласна с мнением, что во время коллективизации у казахов было самое большое число погибших по сравнению с другими группами. Но нам еще нужны демографические исследования, чтобы понять точное количество погибших и какие регионы Казахстана пострадали больше всего.
В своей книге, где я написала, что во время голода в Казахстане погибло «как минимум 1,5 миллиона человек», я использовала недавние исследования, проведенные группой демографов Украинского Исследовательского Института в сотрудничестве с Гарвардским Университетом, и исследования экономистов-историков Стивена Уиткрофта и Р. В. Дэвиса. Но в своих трудах эти ученые также признают, что их исследование по количеству погибших в результате голода в Казахстане является незаконченным.
Например, в случае Украинского голодомора группа демографов, сотрудничающих с Гарвардом, нанесла на карту данные по уровню смертности от голода вплоть до районного масштаба, и эта работа дала ясную картину о том, в какой степени голод охватил Украину. Но в казахском случае, такое исследование не было проведено. А если быть еще точнее, было бы сложнее проделать такую работу в Казахстане из-за проблем со статистическими данными о численности населения республики за тот период. Но исследователи могли бы и должны проделать гораздо больше работы по исследованию точного количества погибших в результате голода в Казахстане.
Зауре Батаева: Прежде чем проанализировать, почему и как произошла трагедия Ашаршылық, вы подробно объясняете в своей книге, как система скотоводческого кочевничества функционировала на протяжении тысячелетий. Вы цитируете Сергея Швецова, руководителя советской экономико-статистической экспедиции в Казахстан в 1926 году, утверждавшего, что «кочевничество было таким же развитым, как и оседлое земледелие». Тем не менее, Сталин имел очень низкое мнение относительно кочевничества, называя его «отсталым», и начал кампанию по его уничтожению как образа жизни, забирая у казахов скот и коллективизируя их в общие хозяйства. Насколько важным фактором стала советская дискриминация системы скотоводческого кочевничества в создании условий и предпосылок для Казахского голодомора?
Сара Кэмерон: Нападение Москвы на кочевой образа жизни казахов стало основной причиной голода. Посредством коллективизации, а также путем кабальных заказных закупок зерна и мяса, Москва добивалась уничтожения кочевого образа жизни казахов. Ну и, как предполагает ваш вопрос, это было не только агрессия в отношении кочевой экономики, но и на культуры. К концу 1920-х годов советские эксперты поспешили заявить, что все аспекты кочевой жизни казахов «отсталые», и описывали оседлую жизнь как в большей степени соответствующую «современной культуре и цивилизации».
Существуют, конечно, и другие факторы, которые важны для понимания причин Казахского голодомора. Например, в своей книге я показываю, как периоды интенсивного заселения казахской степи русскими крестьянами в конце XIX и в начале XX веков создали благоприятные условия и предпосылки для Казахского голодомора. Но установка советского режима на уничтожение пастбищного кочевого образа жизни стала самым существенным фактором.
Зауре Батаева: Ахмет Байтурсынов в своей статье «Киргизы (казахи) и Революция», опубликованной в 1919 году, утверждал, что из-за отсутствия классовых различий казахи уже практиковали свою особую форму коммунизма в пределах аула. Байтурсынов имел в виду, что кочевники полагались на свои социальные связи внутри кланов, чтобы выжить в суровых климатических условиях, из-за которых часто случались засуха или джут. Мы знаем, что кочевниками было придумано множество традиций, которые были необходимы для выживания в суровых условиях, в том числе традиция Әмеңгерлік, которая предоставляла социальную защиту овдовевшим женщинам и их детям.
В своей книге вы уделяете много внимания советской кампании против казахских «баев». Поражаешься, как советская власть сознательно не уточняла определение этого слова более конкретно, чтобы они могли нацеливаться на как можно большее количество людей. Почему Советы целенаправленно устраняли баев? Какой масштаб разрушений нанесла эта анти-байская кампания? Явилась ли эта компания также фактором, приведшим к голоду?
Сара Кэмерон: Кампания против казахского бая имела большие сходства с кампанией против кулачества, или крестьянского классового эксплуататора. В обоих случаях определение того, кто был «баем» или кто был «кулаком», было очень расплывчатым. Эта неопределенность понятий позволила Москве максимально увеличить разрушительную силу этих кампаний.
Кампания по конфискации баев, начавшаяся в 1928 году, стала первым реальным шагом Москвы в ее более обширном наступлении на пастбищный кочевой образ жизни. Москва рассматривала «богатых» баев как ключевых фигур в поддерживании кочевого образа жизни казахов. Убрав этих людей из казахского общества и экспроприировав их стада, Москва стремилась спровоцировать быстрое разрушение кочевого скотоводства. Но на практике Москва не имела возможности ухаживать за конфискованными животными, и многие из них просто околели во время кампании. Услышав слухи о предстоящей кампании, многие казахи покинули свои родовые пастбища и подались в отчаянное бегство. Хотя голод сам по себе еще не начался до зимы 1930–1931 года, кампания по конфискации баев разорила казахское общество, тем самым увеличив вероятность массового голода.
Зауре Батаева: Как я уже упомянула в начале интервью, мои бабушка и дедушка по отцовской линии были расстреляны у реки Алкабек, пытаясь пересечь границу с Китаем. Когда в 1990-х годах казахи, которым удалось бежать, вместе со своими семьями вернулись на Родину, родственники погибших воздвигли мемориал в честь трагических событий, имевших место в этом регионе. Тем не менее, некоторые историки до сих пор продолжают отрицать, что казахов массово расстреливали на границе с Китаем в период с 1930 по 1934 годы. Существуют ли доказательства того, что Советский Союз закрыл границу с Китаем и преднамеренно расстреливал людей, пытавшихся ее пересечь?
Сара Кэмерон: Историков, которые отрицают, что казахов расстреливали в больших количествах на границе, я бы отослала к обширному списку архивных документов по этому вопросу, которые я цитирую в своей книге. Существует переписка между Голощекиным и Сталиным, а также многочисленные партийные документы по этому вопросу, свидетельствующие, что казахи были убиты на границе. Совершенно однозначно, что все это происходило, и мы не можем этого отрицать.
В то же время, по моему мнению, мы еще не осознали этот вопрос во всем его масштабе. По моим догадкам, уровень насилия был гораздо выше, чем указано в имеющихся в настоящее время архивных документах. Многие документы по этому вопросу хранятся в архивах спецслужб или в архивах МИД СССР. Архивные фонды еще не полностью доступны для исследователей, и я не смогла получить доступ к архивам спецслужб в процессе работы над моей книгой.
Зауре Батаева: Сталин и ЦК были предупреждены многими экспертами, что результат принуждения казахов к оседлости, и к поставке мяса и зерна для Москвы, может быть катастрофическим. В то время Казахстан еще не производил зерно. Когда катастрофические результаты коллективизации стали очевидными, полпред Сталина в Казахстане Филипп Голощекин неоднократно сообщал о них Москве. В Казахстане распространено мнение, разделяемое некоторыми историками, что именно Голощекин несет ответственность за Казахский голодомор. В своем анализе, вы, однако, отводите Голощекину другую роль. Какими доказательствами вы располагаете?
Сара Кэмерон: Я считаю, что роль Голощекина в голоде преувеличена. Мы не можем обвинять только одного человека в этой катастрофе. Между прочим, моя точка зрения в этом вопросе такая же, как и у большинства казахстанских ученых, изучавших Ашаршылық, но идея о том, что Голощекин был единственным виновником голода, по-прежнему владеет общественным мнением. К сожалению, частично этот интерес был подогреваем антисемитизмом, поскольку сам Голощекин был евреем.
Обвинение одного человека – это упрощение решения сложной исторической проблемы, уклонение от сложных, но очень важных вопросов индивидуальной вины и ответственности. Многие люди, начиная от Сталина в Москве и заканчивая партийными активистами в аулах, принимали личное участие в создании этой катастрофы. Голощекин был радикалом, но он глубоко верил в дело коммунизма. Он мало что знал о казахском обществе и не колебался применять насильственные методы для достижения партийных целей. Но в определенные ключевые моменты он пытался противостоять некоторым из самых разрушительных директив ЦК и смягчить их удар по казахскому обществу.
Зауре Батаева: Также возникает вопрос о массовых депортациях, которые как раз имели место во время Казахского голодомора. В период с 1930 по 1931 годы Сталин и ЦК получали огромное количество информационных сводок о том, что очень много казахов умирает от голода. Тем не менее, как раз в это период, тысячи лишних людей, в том числе и ссыльные крестьяне, и узники ГУЛАГа были депортированы в Казахстан, что еще больше усилило давление на продовольственное снабжение в республике. Удалось ли вам обнаружить в своем исследовании, почему Сталин решил производить массовые депортации в Казахстан в этот самый период?
Сара Кэмерон: Поводом для депортации послужили разные вещи. Сталину и его соратникам в ЦК нужно было место, куда отправлять ссыльных крестьян. Они также хотели запустить угольные шахты Караганды как часть процесса по индустриализации государства. Для этого они запланировали построить под Карагандой исправительно-трудовой лагерь, который будет снабжать угольщиков зерном.
Хотя к этому моменту Москва не смогла сделать ни одного казаха оседлым, Сталин и другие члены ЦК действовали так, как будто оседлость кочевников уже было урегулирована. Они отправили этих поселенцев в степь жить на бывших пастбищах казахов. И даже когда они получали сообщения о том, что казахи голодают, члены ЦК просто игнорировали эти сообщения. А также они игнорировали эти сообщения частично потому, что их взгляды на кочевую жизнь были продиктованы стереотипами, в частности, такими, что казахи в качестве кочевников имели несметное количество скота.
Зауре Батаева: Я всегда знала, что Ашаршылық был разрушительной трагедией. Однако после прочтения вашей книги я пришла к пониманию Казахского голодомора по-другому, а именно как насильственного подавления этнической группы, которая, как считалось, жила по неверным социальным и экономическим принципам. 35–40% этнических казахов погибли за это время. Железнодорожные вокзалы и городские улицы были завалены трупами казахов. Миллионы казахов в отчаянии ходили по стране, вымаливая еду...
Неудивительно, что сегодня многие казахи, рассматривая меры, предпринятые советским режимом в 1929–1993 годах, считают, что Ашаршылық на самом деле был массовым убийством, может быть, даже геноцидом. Согласно Конвенции о геноциде, принятой ООН в 1948 году (при содействии дипломатов Сталина), массовое убийство можно назвать геноцидом только в том случае, если оно отвечает пяти конкретным критериям. На ваш взгляд, соответствует ли Ашаршылық всем этим критериям или нет?
Сара Кэмерон: Вопрос о геноциде является сложным. Геноцид укоренился в общественном мнении как абсолютное «преступление преступлений». Многие считают, что максимальное моральное осуждение не может быть достигнуто без применения ярлыка геноцида. Но я оспариваю такое понимание в своей книге.
Определение геноцида, принятое ООН, весьма проблематично и не подходит для многих важных случаев, таких как Казахский голодомор. В случае с Казахстаном мы не можем доказать намерение «полностью или частично уничтожить национальную, этническую, расовую или религиозную группу», что является существенным компонентом определения ООН. Имеющиеся факты не указывают на то, что целью режима было уничтожение казахов как этнической группы. Казахский голодомор, однако, мог бы соответствовать более широкому определению геноцида, которое выдвигает на первый план политические, социальные и культурные разрушения. Через коллективизацию Москва намеревалась уничтожить кочевой образ жизни, что является ключевой особенностью казахской культуры и самобытности.
Но тот факт, что Ашаршылық не кажется соответствующим юридическому определению геноцида, не уменьшает значения этого злодеяния для нашего внимания и не уменьшает масштабы страданий казахов. Скорее, это должно заставить нас переосмыслить, почему мы придаем такое большое значение тем случаям, которые соответствуют юридическому определению геноцида, и не обращаем внимания на другие, как тот же случай Казахстана, который также имеет свои корни в политическом процессе и является не менее разрушительным для человеческой жизни.
Зауре Батаева: Голодомор в Украине, произошедший в тот же период, был признан 16 странами мира как геноцид, а многими другими странами – преступлением против человечества. Почему Ашаршылық не признается таковым?
Сара Кэмерон: Я думаю, что есть ряд причин. Самое первое и самое главное – нынешнее правительство Казахстана не имело желания поднимать вопрос о голодоморе и признании его геноцидом. Эта ситуация прямо противоположна Украине. Там проблема голода широко обсуждалась, приведя к тому, что это сыграло заметную роль в создании национальной памяти. В Северной Америке существует большая украинская диаспора. Она финансировала институты украиноведения и подняла вопрос об Украинском голодоморе на Западе. Но такого движения среди гораздо меньшей казахской диаспоры на Западе не было.
Но я бы сказала, что существуют и более глубокие причины данного вопроса. На Западе историки, изучающий советский период, все еще не полностью включают советский Восток в понятие истории СССР. Советскую историю часто называют «Европейской историей» – категоризация, которая явно маргинализирует восточную половину Советского Союза. И тот факт, что казахи были кочевниками, также имеет решающее значение для истории. Мы часто слишком быстро забываем насилие, совершенное против кочевников в истории, рационализируя это как составную часть окультуривания и цивилизации «отсталых» групп. Истории кочевников часто стираются из общей истории. В Соединенных Штатах, скажем, в качестве примера такого замалчивания можно взглянуть на продолжающуюся борьбу за признание преступлений, совершенных против коренных американцев.
Зауре Батаева: Правозащитные организации, такие как Amnesty International, утверждают, что нет необходимости доказывать, что массовое убийство является умышленным, чтобы его можно было назвать геноцидом. Почему правозащитные организации используют более широкое определение геноцида, чем Организация Объединенных Наций? Сможем ли мы когда-нибудь убедить ООН переформулировать свое определение?
Сара Кэмерон: Я не знакома с точным определением, используемым Amnesty International. Но я точно знаю, что разные группы определяют его по-разному, а некоторые даже не используют определение Организации Объединенных Наций. Таким образом, при обсуждении вопроса о том, является ли конкретный акт геноцидом, важно четко понимать, какое именно определение вы используете. Но для более широкого толкования геноцида, чтобы превратить его в статью международного права, страны должны пересмотреть Конвенцию ООН о геноциде и другие договоры.
Зауре Батаева: Последний вопрос, который я хочу вам задать, тоже связан с некоторыми выводами, к которым я пришла, прочитав вашу книгу. Казахский голодомор к тому же оказал разрушительное воздействие на чувства собственного достоинства этнических казахов. Наши бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки потеряли свое человеческое лицо и стали просто называться «откочевниками» на собственной земле. Не только русские смотрели на них свысока, но и люди в Туркменистане, Кыргызстане и Узбекистане не приветствовали их. По вашему мнению все еще влияет ли то, что произошло во время голода, на то, как казахи смотрят на самих себя сегодня?
Сара Кэмерон: Да, я уверена, что голод продолжает влиять на Казахстан до сегодняшнего дня. Исследователи, например, доказали, что голод может иметь очень важные последствия для последующих поколений. Дети выживших после голода, а иногда даже внуки могут иметь проблемы со здоровьем из-за недоедания, которым страдали их предки. Люди, пережившие голод, также часто испытывают последующее чувство травмы. Они могут оказаться свидетелями ужасных событий, таких как каннибализм или изнасилование. Или они могут быть вынуждаемы сделать трудный выбор, например, кого из своих детей спасти или кого оставить на произвол судьбы, чтобы выжил другой.
После того, как в прошлом месяце я опубликовала статью на тему голода в Wall Street Journal, многие казахи начали писать мне письма, и я была в шоке, узнав еще больше историй их семей, об их потерях и выживании. Я думаю, что во многих отношениях мы можем представлять себе Казахстан как пост-травматическое общество. Казахам все еще предстоит осознавать ужасы, которые они пережили в своей истории.