I. Введение
Когда занимаешься историей «Абая Кунанбаева», складывается ощущение, что ты открыл ящик Пандоры. Выбора уже не остаётся – приходится иметь дело с множеством неприятных фактов.
Во-первых, речь о сложности намерений того, кто создал Абая – Алихана Букейханова. В политическом смысле Букейханов был националистом, сторонником автономии казахов и сохранения их кочевой культуры. Но тревожная истина заключается в том, что Букейханов, основатель казахской письменной литературы, находился в большом долгу перед русской литературой и русской культурой в целом. Если бы Букейханов не был убеждённым русофилом, он бы не написал многие из тех стихотворений, которые ныне входят в канон Абая. Даже в наши дни многим казахам нелегко смириться с тем, что создатель казахской письменной литературы обладал столь широкими интересами и был столь неоднозначен в своих привязанностях.
Кроме того, к чему стремился Букейханов, создавая столь много вымышленных персонажей – Кыр Баласы, Габдрахим Алашбаев, Кошпели Казакбаев, А. Курманбаев, Шакарим, Абай? Почему Букейханов хотел создать мифологическое пространство, в котором множество обычных кочевников-казахов разделяли бы его интерес к русской литературе и уже совершили бы тот же переход, который сделал он сам – от традиционной устной культуры к новой письменной? Способность писать на многие различные темы от лица разных персонажей была важной составляющей творческого гения Букейханова, но страшная правда состоит в том, что в долгосрочной перспективе именно эта способность оказалась величайшей его слабостью, позволив советскому режиму присвоить его труды и превратить их в прорусскую и антиказахскую пропаганду.
В постсоветскую эпоху «Абай» и его тексты сохранили свой советский статус. Никто из тех, кто работал в структурах государственного аппарата Казахстана, не получил разрешения пересмотреть историю создания трудов «Абая». Но нарастающая неубедительность пропагандистских кампаний, посвящённых «Абаю», вывела на поверхность ещё одну неприятную истину: прозаические тексты «Абая», известные как «Қара сөздер» (в русском переводе «Слова назидания»), имели антиказахскую и прорусскую направленность не только в силу того, о чём «Абай» написал, но и в силу того, о чём он промолчал. В то время, как другие образованные казахи XIX столетия, такие как Жусуп Копеев и Алихан Букейханов, предупреждали своих читателей о неизбежной опасности российской колонизации казахских земель, «Абай» оказался единственным казахским интеллектуалом-кочевником, который ничего не сказал и не написал о новой сельскохозяйственной политике, которая, если бы он и вправду был кочевником, создала бы непосредственную угрозу выживанию его собственной семьи, клана и племени.
Это соображение приводит нас к ещё одной неприятной истине: «Слова назидания» – фальшивка. Эти тексты молчат о том, что было предметом наибольшего беспокойства кочевников-казахов в XIX веке – а именно о захвате земель русскими колонизаторами – потому что они были написаны в более позднее время, многочисленными авторами, в числе которых были советские пропагандисты, действовавшие под руководством Мухтара Ауэзова, готовившего первую публикацию «Слов назидания» в 1933 году.
Тот факт, что советские пропагандисты активно участвовали в создании прозаических наставлений «Абая», не нуждается в доказательствах из личного архива Ауэзова (который недавно был засекречен до 2093 года на основании того, что «в этом фонде содержится много сведений, которые россиянам и казахам знать пока не положено») [1]. Доказательство поддельности «Слов назидания» содержится и в самом тексте. В Словах назидания 41 и 42 «Абай», вместо того, чтобы встать на сторону своих братьев-кочевников, яростно атакует их, называя их праздными, ленивыми и завистливыми, и обвиняя их в том, что они непрестанно пытаются уничтожить друг друга [2].
В действительности беспощадные слова Абая описывают реальность не XIX столетия, а 1930-х годов, времени сталинского террора, когда бедные казахи ополчились на богатых, мусульмане на немусульман, и целые кланы отправлялись в Гулаг по доносам других кланов. Яростные слова Абая позволили советскому режиму создать серию исторических книг и литературных текстов, в том числе роман «Путь Абая», фальшиво изображавших жизнь казахов в XIX веке полной непрерывного предательства и междоусобиц.
Сегодняшние казахоязычные ассоциируют с жизнью своих предков в XIX веке проблему «ит жеккенге айдату» («ссылка в край собачьих упряжек»), с которой, на самом деле, их предки не сталкивались до 1930-х годов. В действительности перед казахами XIX века стояла совершенно иная проблема, а именно всё более агрессивная колонизация их земель Российской империей, угрожавшая разрушить традиционный кочевой образ жизни, которого казахи придерживались на протяжении долгих столетий.
В Слове назидания 40 «Абай» заходит так далеко, что обвиняет всех казахских баев в разложении: «Почему народом всегда правят ловкие дельцы? И почему, как правило, они всегда бедны [3]?»Согласно официальному нарративу, «Абай» был богатым и уважаемым кочевником, главой большой семьи и владельцем обширных стад скота. Разве мог такой человек столь открыто и агрессивно нападать на собственную культуру, как «Абай» это делает в «Словах назидания»? Ответ – нет, это было невозможно и абсолютно бессмысленно. Лишь те казахи, которые жили спустя несколько десятилетий и работали на советский режим, имели причины для подобных нападок на кочевую культуру своих родственников и предков.
Следует отметить, что советский пропагандист, стоящий за этими нападениями, выдаёт себя, добавляя обвинение, что казахские баи «бедны». Это, разумеется, абсолютно лишено смысла. Кочевые вожди были богатыми людьми, владевшими большими стадами скота. Советский пропагандист выдал себя, потому что он, по всей видимости, думал о современной ему ситуации, когда беднейшие казахи, пролетарии-«жатаки», стали председателями артелей и колхозов, в то время как богатейшие были казнены, отправлены в Гулаг или помещены под начало «жатака».
В Слове назидания 41 можно найти и ещё одно доказательство, что оно написано голосом советского пропагандиста. Решения, предлагаемые «Абаем» для изменения структуры казахских кочевых племён, в принципе не рассматривались в XIX веке – ни самими кочевниками-казахами, ни царской властью. Зато они соответствуют тому, что сделал советский режим, разрушивший семьи кочевников, сославший мужчин в Гулаг, а детей отправивший в советские интернаты. Риторическое положение, возникшее в Слове 41, заключается в том, что кочевник XIX века, «Абай», проникает сквозь время и пространство, и советует советскому диктатору Сталину, как уничтожить структуру казахских кочевых семей:
«Тому, кто вознамерился учить, исправлять казаха, нужно обладать двумя преимуществами. Первое — иметь большую власть, пользоваться огромным влиянием, чтобы, запугивая взрослых, забирать у них детей и отдавать в учение… Второе — нужно владеть несметными богатствами, чтобы подкупом брать детей у родителей и отдавать их в учение, как было сказано выше» [4].
Тот факт, что ни один советский учёный не осмеливался ставить под вопрос историческую аутентичность «Слов назидания», свидетельствует о том, сколь могущественен был советский тоталитаризм. Тот факт, что ни один советский школьник или обычный гражданин не задался вопросом, почему «Абай» ненавидит собственный народ, свидетельствует о могуществе советской пропагандистской машины и силе промывания мозгов. Одним словом, любой советский человек с готовностью принимал то, чего не смог бы принять ни один человек, живущий за пределами этого мира с промытыми мозгами: того, что традиционный кочевник-казах XIX века в своих прозаических поучениях излагает причины и предлагает способы разрушения традиционных кочевых семей, подобных его собственной.
Увы, таким путём исследование истории «Абая» приводит нас к другой истине, ещё более масштабной: огромным объёмам фальсификаций и плагиата во времена СССР, творимых советскими писателями и их учреждениями, причём в отношении не только «Абая», но многих других тем, имевших стратегическое значение для советской власти. Некоторые из этих фальсификаций уже были открыты и проанализированы учёными, но многие другие остаются неизвестными. Именно эту уродливую реальность – непорядочность советских писателей и их учреждений – мы будем далее рассматривать в этой статье.
Катализатором всех советско-казахских фальсификаций стало одно-единственное историческое событие, а именно казахский голод, убивший около 40% всех казахов и ставший прямым следствием советских мер по коллективизации, осуществлённых с 1929 по 1933 год. Одновременно с тем, как сталинские меры по коллективизации привели к полутора миллионам голодных смертей среди кочевников-казахов, советский режим нанёс удар по казахам, которые не были кочевниками, особенно по писателям и учёным. Почти все казахские писатели и учёные были убиты или отправлены в Гулаг, лживо обвинённые в том, что являются «иностранными агентами», желающими свергнуть советскую власть.
Как позже вспоминал Варлам Шаламов, «С первой тюремной минуты мне было ясно, что никаких ошибок в арестах нет, что идёт планомерное истребление целой «социальной» группы — всех, — кто запомнил из русской истории последних лет не то, что в ней следовало запомнить» [5].
Выжили лишь те представители советско-казахской «интеллигенции», которые поддерживали сталинские кампании, творили советскую пропаганду и доносили на других казахов. Эти люди, покрывавшие преступления, совершённые во время казахского голода и искоренявшие из коллективной памяти культурное богатство досоветского образа жизни, стали лучшим орудием пропаганды режима. Катастрофический голод нельзя было обсуждать публично – но его всё равно требовалось оправдать в глазах тех, кто выжил, и их потомков. С этой целью была начата массовая программа советизации, включавшая в себя кампании по переписыванию истории казахов.
Тексты, ставшие основой для советской версии истории, были собраны и опубликованы в двухтомнике Академии наук Казахской ССР в 1961 и 1964 годах [6]. Все советские историки и журналисты должны были ссылаться на эти два тома, которые, таким образом, стали эффективным средством ограничения потенциальных исторических исследований и контроля за ними.
Если вкратце, советская версия выглядела так. Самое трагичное событие в истории казахов случилось не в XX веке, а в XVIII, а именно в 1723 году, когда киргизские степные племена были атакованы соседними джунгарскими племенами, или же, по словам советского историка В. Я. Басина, «Джунгары вторглись в Казахстан» (тем самым он сознательно игнорировал тот факт, что Казахстана в то время ещё не было) [7]. Эта трагедия осталась в коллективной памяти как «Ақтабан шұбырынды, Алқакөл сұлама» («босоногое бегство к озеру Алкаколь»). Как гласил советский нарратив, 40% киргизов были убиты в результате этой катастрофы.
Подводя итоги последующих событий, советские историки любили цитировать слова русско-киргизского разведчика Чокана Валиханова: «Преследуемые повсюду свирепыми джунгарами киргизы, подобно стадам испуганных сайгаков…, бегут на юг, оставляя на пути своём имущество, детей, стариков, домашний скарб и исхудалый скот, и останавливаются: Средняя орда – около Самарканда, Малая – в Хиве и Бухаре… Не находя в среднеазиатских песчаных степях сытных пастбищ и вступив во вражду с новыми соседями, киргизы обращаются к границам могущественной России, чтобы искать её помощи и покровительства» [8].
Советские историки никогда не уточняли, на основании каких источников Валиханов мог сделать подобные выводы об истории киргизов в XVIII веке. Видимо, это не считалось важным. Важным, согласно советскому нарративу, было то, что киргизские племена добровольно попросили о поддержке и защите со стороны Российской империи. К счастью, Российская империя оценила земледельческий и скотоводческий потенциал Киргизской степи, и согласилась предоставить свою защиту бедным киргизам. Вследствие этого, как гласил советский нарратив, в 1731 году Младший жуз добровольно вошёл в состав Российской империи, а в 1740 году его примеру последовал Средний жуз.
Последующие события так и не получили ясного объяснения: переговоры с племенами Старшего жуза заняли сто лет. Почему так долго? Почему эти племена не вступали в состав империи? В жёстких идеологических рамках советской историографии обсуждению этого вопроса попросту не было места. Не было возможным и изучить вопрос, почему столь долгим оказалось восстание султана Кенесары Касимова, начавшееся в 1837 году и закончившееся в 1846 году. Если, как хотели утверждать советские историки, султан Кенесары не пользовался широкой поддержкой казахских племён, почему он смог девять лет сопротивляться русской оккупации?
Вместо того, чтобы ответить на эти вопросы, советские истории сосредоточили своё внимание на событии, которое они изображали следующим историческим переломом: 1846-1847 годы, когда пять племён Старшего жуза согласились вступить в состав империи, и в конце которых султан Кенесары Касимов был убит.
Неслучайно 1846 год служит и временем действия книги, которую мы будем анализировать в настоящей статье: русского перевода польской книги под названием «Żywot Adolfa Januszkiewicza i jego listy ze stepów kirgizkich» («Дневники и письма из экспедиции в Казахскую степь»), как считается, написанной в 1846 году, когда её автор, ссыльный польский аристократ Адольф Янушкевич, находился в экспедиции и, как считается, проводил перепись Среднего жуза. Русский перевод был впервые опубликован в 1966 году под редакцией Академии наук Казахской CCР.
Тот факт, что дело происходит в 1846 году, весьма важен. Хотя Янушкевич, согласно книге, якобы проводит перепись Среднего жуза, он немало пишет о мятежном хане Кенесары, потому что он входит в состав царской военной экспедиции, имеющей цель захватить и убить Кенесары. Как мы позже увидим, экспедиция с целью переписи в 1846 году является одной из многочисленных выдумок – лживых выдумок – которые книга Янушкевича пытается выдать за исторический факт. В действительности первые подобные экспедиции, ставившие целью переписать имена и имущество казахских кочевых семей, имели место в 1896-1902 годы.
Не менее важен и год публикации русского перевода, 1966-й. Выход в свет книги Янушкевича стал завершением долгой кампании, начавшейся с публикации собрания сочинений «Абая» (сначала, в 1933 году, на казахском языке, затем, в 1945 году, на русском), вслед за которым был опубликован двухтомный роман (написанный Ауэзовым и Леонидом Соболевым), заявленный как исторически точный рассказ о жизни Абая и о казахском обществе XIX века.
Главной целью этой кампании было создать, при помощи рассказанных от первого лица свидетельств очевидцев, советскую версию казахской истории, которая заменила бы собою воспоминания и устные истории, передававшиеся от поколения к поколению. Затем эти свидетельства очевидцев передавались различным ветвям советской пропагандистской машины (школам, университетам, газетам, книгам, радиостанциям, телевидению), которые повторяли их вновь и вновь, стремясь искоренить все устные рассказы, которые ещё были живы в казахской коллективной памяти.
Разумеется, у каждой публикации были и свои собственные цели. Издавая собрание сочинений «Абая» и роман о нём, советская власть имела в виду множество целей: убедить советских казахов, что их предки были ленивыми, праздными и злобными, их кочевой образ жизни был низшим по сравнению с оседлым, а их культура была куда менее развитой, чем русская – одним словом, что они не должны ни ностальгировать по кочевой жизни своих предков, ни питать к ней уважение.
Книга Янушкевича ставила перед собой другие цели. Она сосредоточилась на пяти исторических тезисах, которые советская власть хотела навязать советским казахам в качестве непреложных, не подлежащих ни малейшему сомнению истин:
Присоединение казахских (киргизских) племён к Российской империи: согласно Янушкевичу, оно было полностью добровольным.
Причина появления обедневших «жатаков»: с точки зрения Янушкевича, эту проблему создали сами кочевые племена, у которых проходила классовая борьба между богатыми и бедными.
Историчность Абая Кунанбаева: по словам Янушкевича, в 1846 году, когда он встретил Абая, ему был год от роду.
Характер и популярность султана Кенесары Касимова: по словам Янушкевича, Кенесары был варвар и некомпетентный лидер (и не пользовался поддержкой казахов).
Положение казахских женщин в семьях и общинах: по словам Янушкевича, казашки находились на положении рабынь и подвергались всяческой эксплуатации.
Подобно Словам назидания, подобно «Абаю», книга Янушкевича нападает на предметы своего исследования, превращая их в уродливые карикатуры. Цель: представлять собою кривое зеркало, как в сказке Виталия Губарева, сбивая с толку и меняя восприятие всех, кто посмотрит в его сторону [9].
В наши дни книга Янушкевича занимает странное место в культурной и научной жизни Казахстана. Её избегает большинство профессиональных историков, не только казахских, но и русских, и западных. И всё же в Казахстане по-прежнему много людей – в СМИ, в школах и особенно в академическом поле абаеведения – продолжающих распространять представление, что книга Янушкевича – надёжный исторический источник.
Однако эта книга несёт на себе отпечаток как фальшивки, так и плагиата. К несчастью, ни у кого не нашлось смелости проанализировать её с этих двух точек зрения. Поэтому этим займёмся мы, в настоящей статье, впервые в историографии.
II. Улики
В своём вступлении к русскому переводу 1966 года редактор книги, Ф. Стеклова, заявила буквально следующее: «Судьба книги тоже необычна. Она вышла давно, более ста лет назад, но была известна лишь небольшому кругу лиц. А до своего настоящего читателя она дошла только теперь» [10]. На первый взгляд это заявление представляется довольно странным, если принимать во внимание, что книга, как считается, была написана на польском языке и в основном состояла из писем, адресованных польским родственникам автора. Зачем называть советских казахов её «настоящими читателями»? А что, если Стеклова приоткрыла истинное назначение этой книги? В таком случае она – не первый и не единственный советский учёный, проговорившийся о своём жульничестве и о жульничестве своих коллег.
Вокруг книги Янушкевича много вопросов. Один из самых досадных – происхождение книги: откуда она вдруг появилась? В своём вступлении Стеклова признала, что книга доселе была неизвестной, не проясняя, впрочем, как она вышла на поверхность: «ценное свидетельство современника об интереснейшем периоде истории казахского народа, до сего времени не известное ни русским, ни казахским историкам» [11]. Стеклова писала в 1966 году, будучи уверенной, что советская власть – навсегда, и не беспокоилась о том, сколько подозрений может возникнуть в другую эпоху из-за недостатка ясности по поводу происхождения книги.
Подделка книги Янушкевича была, должно быть, сложной, широкомасштабной операцией, в которой принимали участие самые различные частные лица и государственные службы. Внезапно появившись ниоткуда в 1966 году, книга была куплена или получена в дар десятками важнейших академических библиотек во всём мире. И всё же, несмотря на обширные ресурсы, находившиеся в распоряжении фальсификаторов, есть серьёзные улики, указывающие на то, что книга не является аутентичной.
Чтобы истолковать приводящиеся в настоящей статье данные в качестве улик, необходимо уйти от методологии советских историков. Вплоть до наших дней историки, воспитанные в традициях советской методологии, убеждены, что единственными достойными внимания свидетельствами являются архивные или административные документы, желательно написанные от руки или с подписями, недвусмысленно удостоверяющие, что «дело обстоит вот так» или «это случилось».
Историки, следующие этой методе, никогда не смогут разоблачить мошенничество или плагиат, потому что на их глаза никогда не попадётся документ, гласящий «да, я сфальсифицировал». Более того, в их методологии имеется роковая ошибка: она слепо принимает все архивные дела и административные документы в качестве подтверждения, даже не рассматривая возможность, что некоторые из этих бумаг или документов, возможно, были сфальсифицированы специально для того, чтобы вводить в заблуждение таких историков, как они.
Методология, использующаяся в остальном мире – не только историками, но и литературоведами, богословами, археологами и судебными экспертами – позволяет использовать и доказательства другого рода. В случае с книгой, подобным доказательством может быть не только физический объект, на котором напечатана книга, но и содержимое текстов книги. В случае книги Янушкевича всё настолько очевидно, что мы можем с уверенностью заключить, что её содержимое не аутентично – оно является фальшивкой или плагиатом.
Первым знаком, который очевиден любому, кто пытался читать книгу Янушкевича, является тот факт, что эта книга не соблюдает правил тех жанров, в которых она, по идее, написана. Польское название подчёркивает биографичность этой книги, но биография ограничена первой частью, вступлением. Русское название подчёркивает, что книга содержит «дневниковые записи» и «письма», но ни те, ни другие не содержат отсылок к жизни автора или его адресатов, поэтому в их аутентичность просто невозможно поверить.
Вот пример типичного обращения автора к родственникам – в данном случае к брату: «Милый Януарий! 19 мая, в час пополудни, закончив наши приготовления к степному путешествию, мы подъехали к берегу Иртыша, который в этом году из-за скопления льдов поднялся до такой высоты, какую и не помнят жители Семипалатинска» [12]. Это письмо продолжается в таком же ключе на протяжении ещё восемнадцати страниц: в нём описывается место и его жители, звучат без дополнительных объяснений такие казахские слова, как «байбише» или «калым», но при этом ничего не сообщается о жизни самого автора и не звучит ни одного вопроса о жизни его брата в Париже. В письме один за другим упоминаются различные казахи – Бейсеке, Токымбай, Канак, Койчубай – как будто брат Янушкевича лично с ними знаком.
Очевидно, что эти дневниковые записи и письма не являются дневниковыми записями и письмами: они не предназначены чьей-либо матери, брату или друзьям. Более того, между «дневниковыми записями» и «письмами» нет стилистических различий, они читаются так, как будто являются единым последовательным текстом, принадлежащим совершенно иному жанру: этнографическому докладу. Тогда встаёт вопрос – кто написал этот доклад? Сам Янушкевич или кто-то другой? Мы вернёмся к этому вопросу позже.
Путаница в этой книге с характеристиками «дневниковых записей» и «писем» указывает на то, что книгу состряпала группа фальсификаторов, которые, несмотря на свои обширные ресурсы, не в полной мере осуществили или не до конца поняли полученное ими задание.
Есть и другое сильнейшее свидетельство фальсификации. Идеологическая тема, которую хотят донести писатели/издатели книги Янушкевича, столь довлеет, что письма и дневниковые записи обращают мало внимания на официальный нарратив (экспедиция с целью переписи в 1846 году) и вместо этого сосредотачиваются на пяти темах, играющих центральную роль в версии казахской истории, которую пытается создать советская власть: присоединение казахских (киргизских) племён к Российской империи, экономические проблемы обедневших «жатаков», существование Абая Кунанбаева, характер и лидерские качества султана Кенесары Касимова и положение казахских женщин в их семьях и общинах.
Более того, если мы изучим таинственную историю публикаций книги, мы увидим, что она безусловно не противоречит тем выводам, которые можно сделать из её содержания.
Наконец, если мы сравним письма и дневники Янушкевича с русскими источниками XIX века, мы можем увидеть, что письма и дневники не были созданы советскими издателями из ничего; они являются плагиатом из докладов русского статистика Фёдора Щербины и его коллеги-казаха Алихана Букейханова.
Возможно, это решение было принято по причине его удобства. Доклады Щербины о его экспедициях в Степной край в 1896-1899 годы, будучи уникально всеобъемлющими, представляли собою привлекательный источник для советских плагиаторов. Больше нигде нельзя найти столько подробностей об именах, имуществе и жизненных условиях кочевников-казахов в конце XIX века. Кроме того, как мы ещё отметим, жизненный путь Щербины имел некоторое сходство с биографией Янушкевича.
Вклад Букейханова сделал доклады ещё более привлекательными для советских плагиаторов, потому что Букейханов был одним из немногих казахов, принимавших участие в переписных экспедициях в Степном краю. Более того, к 1960 году Букейханов стал «врагом народа», его тексты и личные архивы были конфискованы, а его имя и труды находились под запретом. Поэтому его творчество было легко использовать для плагиата.
Если выводы, предложенные в настоящей статье, звучат так, как будто они почерпнуты напрямую из романа Джорджа Оруэлла «1984», то потому, что Оруэлла вдохновляла работа советских пропагандистов в 1940-е годы, а ещё потому, что мы, как нация, по-прежнему не осознаём весь масштаб той дезинформации, которой мы подвергались в последние сто лет. Теперь хорошо известен тот факт, что в годы Холодной войны советские секретные службы потратили немало времени и денег на то, что они называли «активными мерами»: информационные кампании, имевшие целью ввести в заблуждение или подорвать позиции врагов Советского Союза. Наиболее активно историки обсуждали «активные меры» советских пропагандистов, имевшие целью ввести в заблуждение страны Запада.
Несомненно, однако же, что «активные меры» применялись и для того, чтобы ввести в заблуждение народы советских республик. Вероятно, целью многих кампаний дезинформации было введение казахов в заблуждение по поводу истории их собственных предков. Первая и наиболее масштабная из этих кампаний имела своим центром «Абая Кунанбаева» – она началась в 1933 году и продолжается поныне. Несколько других кампаний были более утончёнными по своей форме: например, множество романов, написанных советскими казахскими писателями, которые мы, будучи школьниками, обязаны были изучать, как если бы речь шла об истинных историях, состоявших из фактов.
На настоящий момент не обнародовано ни подписанных бумаг, ни административных записей, поэтому тех, кто по-прежнему погряз в старой советской методологии, будет нелегко убедить, что подобные кампании по дезинформации в принципе проводились. Тем, кто считает, что сложные исторические темы можно изучать при помощи доказательств другого рода, будет легче принять эти доводы.
Чтобы доказать ложность советской истории казахско-русских отношений, потребуется написать немало книг, но ниже мы обсудим несколько примеров более подробно.
Прежде, чем обращаться к нестыковкам в самой книге Янушкевича, которые представляют собой самую сильную часть нашей аргументации, давайте вкратце изучим историю публикаций книги, а также её существующие в настоящее время физические экземпляры.
III. История публикаций
Что мы знаем об этой книге с почти стопроцентной уверенностью? В рукописном каталоге библиотеки Британского музея записано, что 4 октября 1862 года библиотека купила у Барта и Лоуэлла (фирма, бывшая в то время главным продавцом иностранных книг в Лондоне) следующую книгу: «Żywot Adolfa Januszkiewicza». Иными словами, мы почти на сто процентов можем быть уверены, что в 1862 году существовала биография Янушкевича, книга о его «жизни», на польском языке.
Но каталог не уточняет, когда, где и каким издательством была напечатана книга. Он также не уточняет, кто был её автором.
Согласно изданию, доступному в настоящий момент в очень небольшом количестве мировых библиотек, книга была впервые напечатана в 1861 году, в издательстве Behr’s Verlag. Имя и история этого издателя весьма существенны.
Behr – самое настоящее издательство. Однако в 1945 году его учреждения находились в восточной части Берлина, на бульваре под названием Унтер-ден-Линден. В 1945 году советская армия заняла эту часть города и конфисковала все товары, представлявшие какой-либо стратегический интерес, в том числе и имущество Behr’s Verlag. Хотя после войны издательство вновь открылось в ФРГ, оно утратило всё, что принадлежало ему до 1945 года – книги, печатные прессы, административные бумаги, инвентари и архивы.
Доказывает ли что-либо история этого издательства? Нет. Но она и не противоречит гипотезе, что книга Янушкевича – подделка. К 1946 году каталог и техническая инфраструктура Behr находились в руках советского руководства. Могли ли они послужить идеальной базой для советских пропагандистов по созданию фальшивых книг XIX века в рамках разнообразных «активных мер» в 1950-е и 1960-е годы? Могли.
У существующих в настоящее время физических экземпляров польской книги XIX века есть и другие подозрительные характеристики.
Как утверждает Стеклова, польская книга пользовалась такой популярностью, что её пришлось переиздавать в 1875 году. Но, несмотря на это утверждение, в наши дни доступно менее 20 экземпляров (как изданных в 1861, так и изданных в 1875 году). Доказывает ли что-либо малочисленность экземпляров польской книги XIX века? Нет. Но это плохой знак. Подделки антикваров всегда выполняются малыми партиями.
Кроме того, большинство библиотек, располагающих в наше время экземплярами этой книги, не имеют записей о времени их покупки. В тех случаях, когда эта запись существует, тенденция неприятная: Мемориальная библиотека Уайденера в Гарвардском университете приобрела свой экземпляр только в 1961 году, а Баварская государственная библиотека в Мюнхене – лишь в 1981 году (Библиотеки подтвердили эти даты.) Это был тот самый период, когда советское руководство пропихивало на международный рынок тысячи экземпляров русского перевода.
Что насчёт экземпляра из Британской библиотеки, купленного в 1862 году? Нет гарантии, что экземпляр, находящийся сегодня в коллекции Британской библиотеки – аутентичный. Принимая во внимание слабость мер безопасности в западных библиотеках в 1950-е – 1960-е годы, нетрудно представить, как обширная сеть советских представителей и сотрудников на Западе подменила немногие аутентичные экземпляры, остававшиеся в них, подделками. (Всего лишь несколько библиотек в это время обладали аутентичными экземплярами: Британская библиотека, возможно, Национальные библиотеки Франции и Польши, и, может быть, ещё несколько польских библиотек и частных коллекций.)
Самый подозрительный элемент существующих в наши дни экземпляров польской книги XIX века связан с их структурой, отражённой в нумерации страниц. В существующих экземплярах введение составляет 241 страниц (I-CCXLI), почти столько же, сколько и основное содержание, 334 страницы (1-334). Если бы это было правдой, книга Янушкевича, вероятно, поставила бы рекорд как имеющая самое длинное в мире введение.
Проблема: это так называемое введение представляет собой биографию Адольфа Янушкевича, повествующую о его жизни в изгнании в Сибири и других частях Российской империи и, вероятно, именно оно было основным содержанием оригинальной книги, напечатанной в 1861 году.
Напротив, основное содержание (фальшивых) экземпляров, существующих в наши дни – серия писем и дневниковых записей, которые не служат дополнением биографии, изложенной в введении. Вместо этого они фокусируются на одном событии – экспедиции в Киргизскую степь, предпринятой русскими солдатами и учёными в 1846 году, при этом личная жизнь Янушкевича в них не обсуждается. Это умолчание очень странно, ведь письма и дневниковые записи, по идее, написаны самим Янушкевичем и, по идее, адресованы его ближайшим родственникам и друзьям. (Мы ещё вернёмся к этому противоречию).
Почему же название книги подчёркивает, что эта книга – о «жизни» Янушкевича? Наиболее вероятное объяснение состоит в том, что оригинальная книга, напечатанная в 1861 году, действительно была биографией, а письма и дневниковые записи были добавлены столетие спустя советскими пропагандистами в рамках обширной кампании по дезинформации, кульминацией которой стала подделка антикварной польской книги и массовое распространение её русского перевода.
Возможно, польские и советские фальсификаторы осознавали противоречие внутренней структуры книги. Советские фальсификаторы решили проблему, опубликовав только русский перевод писем и дневников, и не включив саму биографию Янушкевича: они рассчитывали, что целевая аудитория, русскоговорящие казахи, не будет интересоваться жизнью польского изгнанника в Сибири в XIX веке.
А вот у польских фальсификаторов не было выхода. Им пришлось включить биографию Янушкевича, но, чтобы не менять арабские номера страниц советской фальшивки (1-334), им пришлось представить дело так, что биография Янушкевича – введение к книге, пронумеровав её страницы римскими цифрами (I-CCXLI).
Что мы знаем о личностях фальсификаторов или о названиях учреждений, на которые они работали? Абсолютно ничего. Всё, что нам ведомо – имена некоторых людей, вовлечённых в рекламирование советской подделки. Стеклова называет несколько польских писателей. Самым важным из них был писатель и историк Януш Одровонж‑Пенёнжек, уже писавший о Янушкевиче в 1956 году и посетивший Алма-Ату в 1965 году перед выпуском советской книги в 1966 году. Как сообщает Стеклова, Одровонж-Пенёнжек сыграл важную роль, потому что он имел особое преимущество: он своими глазами видел оригинальную рукопись Янушкевича. Место, где Одровонж-Пенёнжек мог знакомиться с «рукописью»: Париж [13]. В то время, когда Одровонж-Пенёнжек прочёл рукопись, где-то в 50-е годы, Париж представлял собою эпицентр советской фальсификации. Именно в Париже 50-х годов русскоговорящие изгнанники и иммигранты создавали многочисленные фальшивки – мемуары, дневники, биографии, предназначенные в первую очередь для западной аудитории [14].
Разумеется, местонахождение может быть случайным совпадением, но в существующем контексте оно может представляться ещё одним плохим знаком. Григорий Беседовский, бывший советский дипломат и один из главных парижских фальсификаторов, однажды признался в письме: «Я писал книги для идиотов» [15]. До сих пор предполагалось, что «идиотами» были западные люди, но, быть может, парижские фальсификаторы писали фальшивые книги и для целевой аудитории «идиотов» внутри границ самого Советского Союза?
IV. Идеологическое содержание
Самое главное доказательство того, что эта книга является подделкой – её идеологическое содержание. Идеология настолько повсеместна, что «письма» и «дневниковые записи» читаются так, как будто их писал советский писатель XX века, а не польский аристократ XIX века, сосланный за участие в Ноябрьском восстании 1830-1831 годов против Российской империи.
Если все эти идеологические тезисы были действительно записаны Янушкевичем в 1846 году, то он являлся первым марксистом-ленинистом в истории, писавшим об эксплуатации рабочих классов ещё до того, как Маркс опубликовал свой Коммунистический манифест в 1847 году. Это возможно, но маловероятно. Нет ни одного профессионального историка, который относился бы к книге Янушкевича как к заслуживающему доверия историческому источнику. Однако, как мы уже говорили выше, в Казахстане по-прежнему много людей – в СМИ, в школах, и в академическом поле абаеведения – продолжающих распространять идею, что книга Янушкевича является надёжным источником.
Давайте же рассмотрим каждый из идеологических тезисов Янушкевича, опишем, как они соотносятся с тезисами пропагандистов советской эпохи, и объясним, в чём их расхождения с исторической действительностью. Как выясняется, это не так трудно сделать, потому что кто бы ни был автором писем Янушкевича, он совершил несколько вопиющих ошибок в исторической хронологии.
Подобно советскому пропагандисту, Янушкевич сообщает, что «дух её [цивилизации] проникнет когда-нибудь в киргизские пустыни, раздует здесь искорки света, и придёт время, когда кочующий сегодня номад займёт почётное место среди народов, которые нынче смотрят на него сверху вниз, как высшие касты Индостана на несчастных париев» [16]. Ссылка на одно из любимых выражений Ленина (позаимствованное им у поэта-декабриста Александра Одоевского, «из искры возгорится пламя», лишь подчёркивает идеологический тезис: русская «цивилизация» спасёт кочевых киргизов из их (якобы) убогого положения.
Мы можем назвать этот тезис идеологическим по двум причинам: во-первых, Янушкевич, поляк, сосланный в Сибирь за восстание против Российской империи, вряд ли столь благосклонно смотрел бы на русскую «цивилизацию»; во-вторых, он идентичен главному тезису программы советизации в СССР.
Другой тезис, который Янушкевич регулярно излагает, состоит в том, что феодальные вожди кочевых общин плохо обращаются с собственным народом – разумеется, здесь мы вновь имеем дело с ключевым тезисом марксизма-ленинизма, каким он был много десятилетий спустя. По мнению Янушкевича, кочевники-казахи в 1846 году занимаются классовой борьбой. Казахские султаны, степные аристократы, претендующие на прямое происхождение от Чингисхана, притесняют «жатаков», обедневших кочевников, утративших свой скот и зарабатывающих на жизнь наёмным трудом. Ещё хуже их ходжи, религиозные лидеры, претендующие на прямое происхождение от пророка Мухаммеда. Ходжи не просто обманывают казахов, они ещё и клевещут на них, заявляя, что их мясо паскудное, а они – чистой крови [17].
Впрочем, Янушкевич делает два неожиданных исключения из своей антибайской и антисултанской риторики: для двух богатых казахов, султана Барака и волостного управителя Кунанбая, у него находятся только хвалебные речи: «Белая кость [степная аристократия] рядом с Бараком кажется скорее серой, чем белой, а все баи [богачи] недостойны развязать ремешок на обуви Кунанбая» [18].
По мнению Янушкевича, каждый из этих двоих имеет хотя бы одно качество, ставящее их выше других казахов. Султан Барак особенный, потому что он поддерживает скорое и добровольное присоединение казахских племён к Российской империи, и даже мобилизует всех своих людей на борьбу против повстанцев Кенесары Касимова [19].
Волостной управитель Кунанбай заслуживает восхваления тем, что он, подобно султану Бараку, активно поддерживает российскую власть в её борьбе против мятежных казахов, в том числе Кенесары [20]. Но у Кунанбая есть и другое достоинство, которое делает его совершенно исключительным человеком. Сам Янушкевич не объясняет этого. Эту возможность получает Ф. Стеклова, редактор советского издания, счастливо указывающая в сноске, что Кунанбай – отец великого казахского поэта «Абая Кунанбаева». Хотя ребёнок не назван по имени, и его возраст в письме не указан, Стеклова с восторгом идентифицирует его в сноске как годовалого «Абая» [21].
Нетрудно увидеть, почему учёные-абаеведы придают столь много значения книге Янушкевича, несмотря на указания о её поддельности. Помимо свидетельства о рождении, книга Янушкевича – единственное доказательство, что в 1846 году существовал «Абай». Впрочем, свидетельство о рождении весьма сомнительно, потому что кочевники-киргизы не получали таких документов в 1845 году. (Даже советские казахи начали получать такие документы лишь после 1930-х годов/после 1933 года). Если бы поддельность книги Янушкевича была доказана, не осталось бы ни одного свидетельства, что в 1846 году жил «Абай».
Из вышеизложенного должно быть очевидно, что люди, на которых сосредотачивает своё внимание Янушкевич, позволяют ему рассказать историю, соответствующую истории русских пропагандистов, живших столетием позже, но это, разумеется, не доказывает, что люди или события, описанные в книге Янушкевича, были выдуманы. Однако есть ясные указания на то, что, кроме «Абая», по крайней мере два персонажа в книге Янушкевича – выдуманы или, уточним, не существовали в 1846 году.
Начнём с простейшего примера: султан Барак. Согласно казахскому историку Жамбылу Артыкбаеву, главному редактору второго издания русского перевода книги Янушкевича в 2006 году, султан Барак был никем иным, как Бараком Турсыновым, одним из киргизских вождей, согласившихся на присоединение Среднего жуза к Российской империи в XVIII веке. Как Артыкбаев указывает в своём комментарии, согласно российским административным записям, султан Барак умер в 1750 году [22]. Артыкбаев не называет прямо встречу Янушкевича с султаном Бараком ложью, но это единственный возможный вывод из его комментария.
Кто является автором этой лжи? Мог ли сам Янушкевич так солгать? Это представляется маловероятным, потому что Янушкевич в 1846 году ничего не выиграл бы, выдумывая встречи, особенно в ситуации, когда российские административные записи им бы противоречили. В этом случае вероятнее предположить ошибку фальсификатора, который, работая, вероятно, в 1950-е или в начале 1960-х годов, оказался не вполне компетентен или недостаточно серьёзно отнёсся к своей задаче.
Другая историческая ошибка в письмах Янушкевича требует более долгого объяснения, в особенности из-за своего гораздо большего идеологического значения.
Письма Янушкевича стараются донести тезис, что «жатаки» были «социальным классом» обедневших наёмных работников, и имелись во всех кочевых племенах. Интересно, что на это же указывает и иллюстрация, добавленная в советском издании 1972 года трудов Чокана Валиханова: что в 1846-1847 годы жатаки действительно существовали, что было результатом неравенства («классовой борьбы»), заложенного в самой структуре кочевых обществ [23].
Тезис и иллюстрация не соответствуют историческим данным. В 1846 году класс «жатаков», о которых пишет Янушкевич, не существовал. Само слово уже существовало в казахском языке, но имело совершенно иное значение. Как Алихан Букейханов объяснил в 1898 году в письме в Западно-Сибирский отдел Русского Географического общества, «Слово жатак происходит от казахского глагола жатмак, что буквально означает лечь, переносно некочующий. Казак [казах] окрещивает под этим именем всякого, кто не кочует. Под именем жатак фигурируют люди самого различного социального положения: ростовщик, купец, управитель (Омский уезд), мелкий перепродавец (алыпсатар), батрак в городах, кустарь (Каркаралинский уезд) и скотовод (юг Атбасарского уезда), словом, все те, кто не кочует» [24]. По словам Фёдора Щербины, руководителя экспедиции, в которой принимал участие Букейханов, по состоянию на 1898 год некочующих жатаков было мало (уж точно не целый класс), и к тем немногим, которые были, кочевники-казахи относились отрицательно [25].
Как Букейханов объясняет в письме 1898 года, проблема кочевников-казахов, теряющих свой скот и вынужденных жить жизнью жатака, была недавней. Приведя в качестве примера Павлодарский уезд, Букейханов называет «разложение типичного для района скотоводческого хозяйства» причиной этой новой проблемы [26].
Всё смелее выражая свои мысли по мере того, как письмо продолжается, Букейханов наконец озвучивает истинную причину упадка скотоводства – сельскохозяйственную политику российских властей, которые медленно, но неуклонно забирают самую ценную землю кочевых общин. Приведя в качестве примера Акмолинскую область, в которой российские власти насильно лишили казахов их ценных зимних пастбищ, Букейханов обвиняет российское руководство в том, что оно постепенно заставляет всех казахов в регионе отказаться от кочевого образа жизни и стать наёмными работниками, жатаками [27].
Этим проблема не закончилась. Как Букейханов уже указывал в других своих текстах, как только кочевники, отказавшись от кочевого образа жизни, становились наёмными работниками-жатаками, из их жизни исчезали все обычаи, встроенные в кочевой образ жизни. Что особенно важно, жатаки уже не могли рассчитывать на такие механизмы солидарности, как «жылу», которые использовались казахскими кочевыми семьями на протяжении столетий для взаимной поддержки в трудное время [28].
Советские историки С. Зиманов и Е. Бекмаханов впоследствии подтвердили общие выводы Букейханова. Согласно Зиманову и Бекмаханову, российская сельскохозяйственная политика конца XIX столетия не только обезземеливала всё большее число казахов, но и всё чаще приводила к разрывам семейных связей в казахских племенах, что и привело к возникновению новой социальной группы [29].
Если Букейханов, Зиманов и Бекмаханов правы, то Янушкевич неправ – более того, он лжец, ведь Янушкевич утверждает, что в 1846 году собственными глазами видел, как «беднейший класс, жатаки» подвергались притеснениям со стороны «класса богатых» [30].
Более того, в 2006 году историк Ж. Артыкбаев указал, что, по мнению казахских историков, число жатаков в казахских общинах оставалось сравнительно небольшим вплоть до сталинских мер коллективизации в 1928-33 годы, когда число жатаков стремительно выросло [31]. Если Артыкбаев и его коллеги правы, история жатаков тесно связана с самым катастрофическим событием казахской истории: казахским голодом 1929-33 годов. В то самое время, когда советская статистика фиксировала рекордную численность жатаков, умирало рекордное число казахов. Другими словами, широкомасштабное появление жатаков было в сущности советской проблемой и результатом советской политики.
Что могло бы сподвигнуть Янушкевича, ссыльного польского аристократа, выдумать встречи с «беднейшим классом, жатаками» в 1846 году? У него не было причин это делать. Однако, если предположить, что письма были написаны сто лет спустя советскими пропагандистами, причины станут гораздо яснее. У советских пропагандистов был мотив написать именно так: создать свидетеля, который изобразил бы проблему жатаков прямым результатом феодальной структуры традиционных киргизских племён, и, таким образом, создать историческую основу, чтобы другие ветви советской пропагандистской машины (школы, университеты, газеты, книги, радиостанции и телевидение) могли, опираясь на неё, рассказывать то же самое.
Советское издание книги Янушкевича 1966 года было частью серии книг, подготовленных и опубликованных Академией наук Казахской ССР. Все эти книги имели одну и ту же цель: повлиять на казахов, чтобы они изменили своё мнение по поводу своих воспоминаний об общем прошлом. (Мы упомянули несколько таких книг в начале статьи). Если читать Янушкевича, имея в виду эту цель, становится очевидным, по каким вопросам советская власть хотела изменить мнение казахов.
Первым вопросом был тот, который мы только что обсудили: проблема обедневших жатаков, о которой те, кто пережил казахский голод, всё ещё имели яркие воспоминания. Книга Янушкевича не ставила себе задачу пытаться изменить эту память (что было бы трудной задачей), а изменить взгляд казахов на то, кого в ней винить. Согласно описанию Янушкевича, во всём были виноваты традиционные кочевые общины и их феодальные вожди – таким образом, другие ветви советской пропагандистской машины получали возможность снять вину с советской власти, которая как раз успешно решила проблему, превратив кочевников в колхозников.
Второй и, возможно, наиболее важный вопрос, затрагивавшийся в книге Янушкевича, по поводу которого советская власть хотела изменить мнение казахов, мы обсудим в следующей части этой статьи. По состоянию на 1966 год он гораздо дольше жил в коллективной памяти казахов. Это была память об одном человеке, Кенесары Касимове, последнем казахском вожде, поднявшемся против армий русского царя, и ставшем, таким образом, могущественным символом казахской стойкости.
V. Кенесары Касимов
Письма Янушкевича тратят много времени на демонизацию Кенесары. Это было бы трудно понять, если бы мы продолжали верить, что письма аутентичны, написаны польским аристократом XIX века и адресованы матери и брату. Однако, если понимать, что они были написаны советскими пропагандистами, пытавшимися изменить сознание советских казахов («настоящих читателей» книги Янушкевича, согласно Ф. Стекловой, редактору книги), то непрестанные нападки на личность Кенесары и его руководство будут иметь гораздо больше смысла.
Давайте посмотрим, в чём изображение Кенесары Янушкевичем не соответствует исторической действительности, вместо этого будучи наполнено советскими идеологическими тезисами.
Вот краткое изложение того, что, по идее, должно быть рассказом Янушкевича как свидетеля. Покинув Омск в составе экспедиции под руководством генерал-майора Вишневского, Янушкевич и его начальник, полковник Ивашкевич (другой польский изгнанник) «мирно» собирают данные для переписи Среднего жуза, любуются пейзажами, наслаждаются песнями легендарного барда Орынбая и слушают истории других казахов, которые доверяют полякам и открыто делятся с ними мыслями о грубости и продажности русских чиновников [32].
Однако в своих письмах и дневниковых записях, придерживаясь стиля, который напоминает гоголевского персонажа Ивана Хлестакова, Янушкевич насмехается над казахами, считая их самодовольными, наивными и глупыми. Единственное племя, которое Янушкевич постоянно восхваляет – «воинственные горцы» кара-киргизы, говоря, что «в их сердцах пылает огонь мужества, достойный героев Марата» [33]. По Янушкевичу, кара-киргизы – храбрые революционеры, потому что они согласились схватиться с армией Кенесары.
Резкость, с которой Янушкевич насмехается над казахскими племенами, заставляет любого внимательного читателя задаться вопросом: это экспедиция в целях переписи или военный поход? Янушкевич заявляет, что участвует в переписи, но мало что сообщает об этом. Часто кажется, что в экспедиции не участвует никто, кроме солдат и офицеров: «Мы тем временем, основываясь на давнишнем и разумном изречении «si vis pacem, para bellum», стягиваем казаков с кокбетынских, аягузских и каркаралинских пикетов, готовим конную артиллерию, табуны коней, верблюдов, юрты, живность, вызываем из этих трёх округов старших султанов, чтобы они с вооружёнными отрядами своих киргизов поспешили соединиться с нашим отрядом» [34].
Вместо того, чтобы писать о своей работе переписчика, Янушкевич гораздо более заинтересован в том, чтобы записывать новости, которые он узнаёт от своих казачьих и казахских посланцев о действиях Кенесары. Эти новости предоставляют ему возможность создать крайне негативный портрет Кенесары – и как человека, и как руководителя. Если верить Янушкевичу, Кенесары – грубый, продажный и самозваный хан, не имеющий никакого авторитета среди казахских племён.
О Кенесары как вожде Янушкевич пишет: «Наш псевдо-Абд-эль-Кадер – султан Кенесары, измученный многолетним бродяжничеством… разослал прокламацию, призывающую уйсинов отказаться от сношений с Россией и признать его ханом… хорошо зная надменность и сумасшедший характер человека, имеющего в виду только эгоистические, а не всех киргизов интересы» [35].
Немало может рассказать Янушкевич и о том, как Кенесары обращается с женщинами. Демонстрируя очевидное незнание многочисленных ролей, выпадающих на роль женщины в кочевом обществе, Янушкевич пренебрежительно пишет: «Войско его составлено из множества женщин и девушек, переодетых мужчинами единственно для большей численности» [36]. Янушкевич, кажется, и не догадывается о том, что кочевницы были искусными наездницами и охотницами, издавна сражавшимися бок о бок с мужчинами своего племени.
Много страшных историй рассказывает Янушкевич о жестокости Кенесары: «Долетела до нас весть о походе Кенесары на дикокаменных киргизов; слышно, что уничтожили 700 юрт, при этом не обошлось без жестокости, будто бы привязывали беременных женщин к керегам и вспарывали им животы. Наши киргизы говорят, что Кенесары поступал, как дикий зверь» [37].
На первый взгляд может показаться, что Янушкевич выражает официальную позицию царского режима. Мы знаем позицию царского режима, потому что её изложил Николай Середа, высокопоставленный чиновник, опубликовавший её в журнале «Вестник Европы» в 1870 году. Чтение Середы позволяет нам ознакомиться с некоторыми фактами – например, с тем, что царские власти объявили награду в 3000 рублей за поимку и убийство Кенесары, и в конечном счёте это убийство осуществили кара-киргизы, не являвшиеся казахским племенем [38].
Чтение Середы позволяет нам узнать официальную позицию царского правительства по поводу личности и лидерских качеств султана Кенесары. По мнению Середы, Кенесары был «хищником», а его армия – «шайкой». Более того, все кочевые племена, не только те, которыми руководил Кенесары, были «дикими, неразвитыми народами», а целью Российской империи было «поддержать хотя бы некоторый порядок в степи» [39] – другими словами, она несла дикарям цивилизацию. Вплоть до этого момента доклад Янушкевича не отличается от официальной позиции царского правительства.
Но вместе с тем Середа признаёт, что султан Кенесары был политическим лидером, избранным ханом, поднявшимся на защиту интересов всех казахских племён: «Будучи патриотом, в полном смысле этого слова, Кенисара – желавший вечной свободы своего народа – очень хорошо понимал, что рано или поздно, но, русское правительство обратит серьёзное внимание на подвластных ему ордынцев, и захочет приучить их к оседлости и подчинить более строгому контролю и порядку» [40].
Середа считал Кенесары опасным врагом, которого надлежало победить, но не мог скрыть уважения к его полководческому искусству: «Султан Кенисара Касимов происходил от предков султана Аблая. Это был человек решительный, энергичный; воспитанный в правилах наследственной мести, он был жесток с побеждённым врагом, до изуверства… Стремительный в своих набегах, подобно всесокрушающему степному урагану, он не останавливался ни перед какими препятствиями… Духу, которым были одушевлены его шайки, позавидовал бы любой полководец европейских войск» [41].
Середа восхваляет качества Кенесары как политического лидера. Как мы уже отметили выше, Середа считал, что его намерения были чисты: он желал «вечной свободы своего народа». Но кроме того, что особенно важно, Середа считал, что казахи восхищались им по этой же причине: «Все эти качества высоко чтились в Кенисаре нашими кочевниками и сердца его соучастников бились безграничною, до самоотвержения, преданностью к своему предводителю; в нём было что-то невольно привлекавшее его соплеменников, и число его приверженцев возрастало с каждым днём… Да, человек этот, вообще говоря, был личностью выдающеюся и нет сомнения, что при других условиях воспитания из него вышел бы недюжинный государственный деятель» [42].
В письмах Янушкевича не найти слов уважения к Кенесары как лидеру. Янушкевич злословит на Кенесары, и стиль, в котором он это делает, напоминает скорее советского пропагандиста XX века, чем польско-русского чиновника XIX века. Слова Янушкевича, что Кенесары имеет «в виду только эгоистические, а не всех киргизов интересы» [43] в точности соответствуют критике Кенесары со стороны советских пропагандистов. По словам Стекловой, Кенесары был не современным политическим лидером; он «стоял во главе феодально-монархического движения» и «рассматривал казахский народ как собственность ханского рода» [44]. Вызывает подозрения культурный контекст, который использует Янушкевич. Когда он называет Кенесары «псевдо-Абд-эль-Кадером» и когда он сравнивает врагов Кенесары (кара-киргизов) с «героями Марата», он ссылается на исторических персонажей, эмира Абд аль-Кадира (1808-83) и Жан-Поля Марата (1743-93), которые были известны некоторым русскоговорящим в его время, но стали знаменитыми только в Советском Союзе. Все советские школьники знали про Марата и Абд аль-Кадира. Надо признать, что что в этих отсылках нет ничего, что указывало бы, что они были добавлены в 1960-е годы. Но они звучат в тон с заявлением Стекловой, что «настоящие читатели» Янушкевича – советские граждане.
Выше мы показали, что изображение Кенесары Янушкевичем соответствует советскому взгляду на Кенесары, принятому в XX веке, а не взгляду царских времён, XIX века. Разумеется, этого обстоятельства самого по себе недостаточно, чтобы доказать, что портрет, созданный Янушкевичем, фальшив. Однако существуют существенные и даже несовместимые различия между информацией Янушкевича и тем, что нам сообщают другие свидетели, а также наши нынешние историки.
Янушкевич заявляет, что Кенесары не обладал поддержкой казахских племён, но это, вероятно, ложная информация, потому что ей противоречат рассказы свидетелей, собранные и опубликованные Середой (в 1870 году), а также исследования казахских историков Жамбыла Артыкбаева (опубликовано в 2006 году) и Радика Темиргалиева (в 2013 году) [45]. Все трое подтверждают, что Кенесары пользовался широкой поддержкой среди казахских племён, и все трое предоставляют гораздо больше подробностей, чем Янушкевич.
Как сообщает Артыкбаев, Кенесары оказался в сложном положении: его движение «отвечало чаяниям всех слоёв населения», но ему пришлось иметь дело с «противодействием» со стороны других ханов и отдельных представителей казахско-русской элиты. Темиргалиев подтверждает, что Кенесары находился в трудном положении и добавляет интересные подробности. В 1841 году казахские племенные вожди избрали Кенесары своим ханом, подняв его на белой кошме – традиционный способ подтверждения избрания хана. По соглашению племенных вождей с Кенесары, они, официально признавая власть Российской империи, обязались тайно поддерживать Кенесары, платить ему налоги и помогать его делу.
По-видимому, поддержка Кенесары среди казахов была широчайшей. Иначе его движение не смогло бы сопротивляться могущественным армиям русского царя на протяжении девяти долгих лет. В этом отношении информация Янушкевича находится в непримиримом противоречии с информацией Середы, Артыкбаева и Темиргалиева. Другими словами, или Янушкевич лжёт, или Середа, Артыкбаев и Темиргалиев лгут.
Можно ли приписать всю эту ложь польскому ссыльному XIX века по имени «Адольф Янушкевич»? Маловероятно. Принимая во внимание сознательную ложь книги Янушкевича по поводу «жатаков», эти части книги, вероятно, были написаны советским идеологом. Принимая во внимание множество подозрительных элементов во внутренней структуре книги и таинственность истории её публикаций, можно сделать вывод, что книга Янушкевича, как мы её знаем сегодня, была, вероятно, создана и распространена в рамках широкомасштабной советской кампании дезинформации в 1950-е и в начале 1960-х.
Если мы предположим, что книга Янушкевича действительно является советской подделкой, будет гораздо легче понять, почему в этой книге столь негативно описан Кенесары. Причина: Кенесары был проблемой для советского руководства, оставаясь предметом восхищения в коллективной памяти казахов, могучим символом казахской стойкости и антироссийского сопротивления. В 1925 году русский музыколог и этнограф Александр Затаевич отметил, что Кенесары по-прежнему живо помнят казахи как человека, который «вёл борьбу за освобождение киргизского народа из-под русской власти» [46].
Позже, несмотря на истребление 40% населения в период с 1929 по 1933 год и несмотря на усилия по советизации в последующие десятилетия, Кенесары оставался предметом восхищения в коллективной памяти казахов. В 1940-е годы советско-казахский историк Ермухан Бекмаханов рисковал жизнью и карьерой, называя сопротивление Кенесары национально-освободительным движением. В 1951 году историка обвинили в крайнем национализме и приговорили к двадцати пяти годам заключения (он был освобождён спустя несколько лет, после смерти Сталина) [47].
Негативное изображение Кенесары Янушкевичем не соответствовало тому, как многие казахи помнили Кенесары в 1966 году, и это-то и было важно: целью книги Янушкевича было открыть правду о Кенесары и заставить казахов изменить своё мнение о нём.
Давайте теперь обратимся к последнему важному предмету, правду о котором Янушкевич сознательно фальсифицировал: женщины-кочевники.
VI. Гендерное неравенство
Есть и ещё одно важное послание, которое Янушкевич стремится передать в своих письмах: в казахских племенах существовало не только социальное неравенство (особенно между кочевниками и «жатаками»), но и серьёзнейшее неравенство между полами. Если верить Янушкевичу, казахские племена плохо обращались со своими женщинами. Казахские мужчины могли дарить девочек и женщин поэту, проезжающему через аул, предлагать их в качестве проституток белым правительственным чиновникам, они брали множество жён исключительно с целью использовать их в качестве домашних служанок, и меняли дочерей на животных [48].
Как сообщает Янушкевич, казахские племена жили в соответствии с порядком, который глубоко отличался от принятого в цивилизованных обществах: «На каком низком уровне стоит у киргизов прекрасный пол… Киргизы в следующем порядке ставят Божьи творенья: человек, потом конь, потом женщина, потом верблюд, корова, овца, коза и, наконец, - самый несчастный – пёс… Киргизы… скорее отдадут девушку, чем хорошего коня» [49].
По словам Янушкевича, дочерям и жёнам «жатаков» приходилось ещё хуже. Тех, кто становился служанками богатых кочевников, кормили объедками и костями и обращались с ними хуже, чем с собаками [50]. Является ли что-либо из этого правдой? У нас достаточно доказательств того, что изображения кочевых женщин-казашек Янушкевичем неверны. Несмотря на некоторые традиционные обычаи, которым они обязаны были повиноваться, казахские кочевницы отнюдь не находились на положении рабынь или служанок; напротив, они были равны мужчинам, и, хотя обычно выполняли женские обязанности, но были способны и на те дела, которые обычно считались мужскими.
Как британско-чешский антрополог Эрнест Геллнер утверждал уже в 1981 году, кочевые общества по всему миру, включая степняков Средней Азии, были в некоторых вопросах более эгалитарными, чем другие. Во-первых, в силу ненадёжности кочевого богатства: несчастный случай или природное бедствие могло легко лишить скота любую кочевую семью (а скот обычно составлял единственное их имущество). Во-вторых, потому что кочевые семьи не придерживались высокого уровня специализации («разделения труда»). Все члены кочевой семьи (мужчины и женщины, молодёжь и старики) были многофункциональными членами своего экономического сообщества, и могли участвовать во всех главных делах: ухаживать за скотом, ездить верхом на лошадях и/или верблюдах, производить пищу, заниматься защитой и обороной, двигаться и разбивать лагерь [51].
Как показал советский русский антрополог Анатолий Хазанов в своём сравнительном исследовании кочевых обществ (в том числе и степных обществ Средней Азии) в 1984 году, одной из отличительных характеристик кочевых семей было то, что разделение труда между мужчинами и женщинами существовало, но не было высокоразвито, потому что для успеха кочевой семьи были более важны «совместное производство» и «совместное потребление» [52].
Уже в 1959 году советский казахский экономист С. Е. Толыбеков отметил, что, вследствие этого, все кочевники, невзирая на их пол, склонны иметь множество талантов или, по крайней мере, осуществлять множество разных функций и выполнять различную экономическую деятельность, включая рассказ историй своих предков и исполнение песен и поэтических произведений. Как пишет сам Толыбеков, «Каждый неграмотный кочевник казах… был одновременно пастухом и воином, оратором и историком, поэтом и певцом» [53].
Подтверждение многофункциональных качеств кочевников-казахов, мужчин и женщин, можно найти в докладе, составленном американским исследователем Милтоном Кларком в 1951-1952 годы в индийском регионе Кашмир, где нашли убежище сотни кочевников-казахов, которые, сумев избежать засад со стороны советской и китайской армий, продолжали жить так, как их предки жили на протяжении сотен лет – тем же кочевым образом жизни, центром которого являются кони. В своих текстах и своих зарисовках Кларк показывает, что кочевницы были способны ездить верхом, охранять скот, рассказывать стихи, танцевать, играть на домбре и, в чрезвычайных ситуациях, защищать свой аул с ружьями в руках от нападающих врагов [54].
Как бы Янушкевич ни пытался высмеять воинские умения женщин-кочевниц, исследования современных археологов доказывают его неправоту. В последние десятилетия на обширных просторах Евразийской степи (в том числе и на территории Казахстана) было обнаружено более трёхсот мест погребения, в которых, более двух тысяч лет назад, кочевницы были похоронены вместе с оружием (луками и стрелами, колчанами и копьями), с конской упряжью и иногда даже со своими конями. Более внимательное исследование скелетов и мест погребения показало, что женщины при своей жизни занимались верховой ездой, охотой и участвовали сражениях [55].
Нет причин считать, что после того, как в Среднюю Азию пришёл ислам (повлиявший на занимавшихся пастушеством кочевников в меньшей степени, чем на оседлое городское население), кочевницы утратили свои охотничьи и боевые навыки. У нас ещё нет археологических подтверждений этому, но есть исторические. К примеру, эпос «Кобланды-батыр», чьё описание борьбы казахских и калмакских племён в XVII-XVIII веках, вероятно, во многих аспектах соответствует исторической истине, содержит образ калмакской принцессы Карлыги, которая обладает всеми навыками воина и может сражаться не хуже любого мужчины [56].
Что ещё более важно, есть исторический факт, противоречащий тому, как Янушкевич описал женщин-воинов в армии Кенесары. Доклады русских чиновников и казахских информаторов сообщают, что у Кенесары была младшая сестра Бопай, которая была искусным воином и военным вождём, и сама предводительствовала отрядом повстанцев, участвовавшем в борьбе Кенесары против российской колонизации. По мнению Жамбыла Артыкбаева, Бопай была эффективным военачальником – её отряд не был чем-то смехотворным, как нам старается внушить Янушкевич [57].
Янушкевич искажает не только многофункциональную роль женщин в казахских кочевых сообществах; он в искажённом виде изображает весь порядок, на котором основывалась система казахского пастушеского кочевого хозяйства. Создавая иерархию людей, домашних животных и скота, и придавая женщинам статус более низкий, чем у некоторых животных, Янушкевич стирает и извращает два главных принципа казахского пастушеского номадизма: жетi қазына и төрт түлік. Согласно первому принципу, у казахской кочевой семьи есть семь сокровищ, которые надо ценить – прекрасный молодой мужчина, прекрасная девушка, глубокое знание, быстрый конь, охотничья птица, хорошее оружие и охотничий пёс. Заметьте, кстати, что этот принцип подразумевает, что казахи ценили своих собак, в противовес тому, в чём нас пытается убедить Янушкевич [58]. Согласно второму принципу, казахские кочевые семьи зависели от четырёх источников богатства, четырёх разных видов скота – верблюдов, коней, овец и коз (позже в группу был добавлен крупный рогатый скот).
Вновь, как мы уже сказали выше, или Янушкевич лжёт, или лгут все вышеназванные исследователи. Если принять во внимание многочисленные ошибки и искажения в изображении казахов Янушкевичем, более вероятно, что лжёт именно он.
Однако, когда мы говорим «Янушкевич», мы в действительности не указываем на ссыльного польского аристократа XIX века; мы говорим о группе анонимных советских авторов и издателей, получивших инструкции составить аутентично выглядящую подделку, которая помогла бы укрепить советскую версию истории кочевников-казахов и, в долгосрочной перспективе, внесла бы свой вклад в искоренение коллективной памяти выживших казахов и их потомков. На что мы опираемся, выступая с таким заявлением?
Тот факт, что письма и дневниковые записи «Янушкевича» написаны более чем одним человеком, становится очевидным, когда «Янушкевич» начинает сам себе противоречить – например, когда он пишет о женщинах. Расистское презрение «Янушкевича» к казахским женщинам очевидно, когда он называет их «страшными как мегеры», «как смертный грех» или «как верблюдица при смерти» [59]. Этого и следует ожидать от писателя, который тратит немало страниц на издевательства над глупостью казахов. Но в другом письме он внезапно восхищается казахскими женщинами с поэтичностью Геродота: «Распустив по ветру многочисленные косички курчавых волос, гарцуют они на гибких скакунах под огромным сводом небес», и сравнивает их с амазонками, которые «летят по степи, как стрелы» [60].
Может ли это быть тот же самый писатель, который называл казашек уродливыми, «как смертный грех»? Если «Янушкевич» был одним человеком, это было бы трудно представить себе. Но если мы допустим, что «Янушкевич» был группой советских пропагандистов, писавших и компилировавших книгу из различных источников, это будет гораздо легче понять.
Как мы можем быть настолько уверены, что это негативное изображение казахских женщин было создано в советскую эпоху? Учитывая, что «Янушкевич» совершает столько ошибок – в отношении жатаков, в отношении Кенесары и в отношении казахских женщин – он, вероятно, не сам писал письма и дневниковые записи. Если же официальный автор не писал их, кто ещё мог их написать? Кто ещё в истории, кроме «Янушкевича», пропагандировал мнение, что женщины в казахских кочевых общинах были всего лишь подвергавшимися эксплуатации служанками и рабынями? Только советская власть (единственным предшественником был, как мы расскажем ниже, руководитель царской экспедиции Фёдор Щербина, чьи невежественные взгляды на казахских женщин с удовольствием воспроизвели советские плагиаторы, стоявшие за «Янушкевичем».
Тот факт, что советская власть распространяла подобные взгляды в рамках сознательной кампании по дезинформации, отметил уже в 1974 году американский политолог Грегори Масселл. По мнению Масселла, причиной этой кампании было разочарование режима в коренном населении Средней Азии, которое, даже потеряв возможность вести свой традиционный образ жизни, продолжало упорно сопротивляться курсу советской власти. Используя различные пропагандистские инструменты, находившиеся в её распоряжении, советская власть нацелилась на среднеазиатских женщин, изображая их кочевых бабушек классом подвергавшихся эксплуатации пролетариев и призывая женщин к «эмансипации» от этой культуры эксплуатации [61]. Масселл не приводит в качестве примера книгу Янушкевича, а «Янушкевич» из осторожности не использует слово «эмансипация» (которое сразу же доказало бы его принадлежность советской культуре). Однако между тем посланием, которое стремится в своей книге передать «Янушкевич» и посланием, которое хотела передать советская власть, есть очевидная и полная связь. Следовательно, вполне вероятно, что авторы и издатели, составлявшие книгу Янушкевича, получили инструкции, что они должны написать в отношении статуса казахских женщин в кочевых семьях.
Усилия, на которые советская власть была готова пойти с целью фальсификации истории, в данном случае истории среднеазиатских женщин, можно оценить по знаменитому археологическому примеру. В 1969 году, спустя три года после публикации книги Янушкевича, советские археологи открыли погребальный курган вблизи Иссыка, со скелетом, множеством оружия, тысячами золотых предметов, кожаной туникой, кожаными штанами и другими предметами одежды, в том числе высокой конусообразной шапкой.
Славный воин был немедленно провозглашён мужчиной, хотя кости его были малы, некоторые находки были украшены цветочными мотивами и явно были ювелирными украшениями, а конусообразная шапка является характерной частью женской одежды. Археологи продолжали шептаться о возможности, что скелет принадлежал молодой женщине, но советская власть отказывалась признавать эту возможность и упорно выставляла одежду, оружие и золотые находки под вывеской «Иссыкский золотой человек». К 1997 году, когда стало возможным определить пол скелета при помощи анализа ДНК, скелет «золотого человека» исчез [62].
Вероятно, решение прекратить какие-либо попытки определить пол иссыкского воина было принято вследствие всё той же советской политики, всё той же кампании, которая, несколькими годами прежде, выразилась в издевательстве над женщинами-воинами в книге Янушкевича. В обоих случаях задача была одна и та же: лишить советских казахских женщин образца, который мог бы показать, что традиционная кочевая культура их предков позволяла женщинам принимать участие в важных делах и даже в героических подвигах.
Это приводит нас к последнему пункту, который мы желаем обсудить в связи с образом кочевниц-казашек у Янушкевича: их договорные браки. Тот факт, что Янушкевич шокирован обычаем договорного брака, и, более того, ни словом не упоминает о своей аристократической среде, где договорные браки были нормой, должен бы стать достаточным доказательством для любого исследователя, что «Янушкевич» не является тем, за кого он себя выдаёт.
Будучи советским идеологом (или группой идеологов), «Янушкевич» не ограничивается возмущением по поводу несправедливости этого обычая. Его цель – представить обычай брака по договорённости в казахских кочевых семьях доказательством того, что женщины в этих семьях являются не более чем рабынями. Чтобы это сделать, он изображает казахский обычай калыма продажей дочери за скот (ложная интерпретация, которую можно также найти в литературных трудах нескольких советских казахских писателей).
Историческая реальность отличалась от этого: обычай калыма был одной из многочисленных форм взаимопомощи, существовавших в казахских кочевых общинах; он позволял семье невесты получить подарок (не обязательно скот) от семьи жениха, и таким образом приготовить приданое дочери до свадьбы.
Несмотря на ту старательность, с которой советское руководство дезинформировало нас, мы сохранили весьма ясную картину того, как проживали свои жизни наши праматери: женщины делили домашнюю работу и другой физический труд с мужчинами из своей семьи; женщины могли свободно общаться с посетителями, как мужчинами, так и женщинами; они активно участвовали в обороне и войне; и, наконец, они извлекали максимум положительного из своих договорных браков, как и их мужья.
На основе каких источников советские пропагандисты фабриковали свою ложь? На основе тех источников, которые мы уже выявили в начале статьи – докладов русского статистика Фёдора Щербины и его казахского коллеги Алихана Букейханова об их экспедициях в Степной край в 1896-1899 годы.
Теперь мы обратимся к плагиату, к которому прибегли, чтобы создать книгу Янушкевича. Сделав это, мы привлечём внимание к закону, принятому в самом начале существования Советского Союза специально с той целью, чтобы облегчить государственным авторам паразитирование на чужих интеллектуальных трудах.
VII. Плагиат
Плагиат был обыкновенным явлением в СССР. Советские писатели и учёные копировали идеи и слова из источников, созданных не ими, не цитируя и не ссылаясь на них. Юридическая основа для этого была создана уже в 1925 году, постановлением, которое сообщало, что авторское право не нарушается при а) переводе чьих-то трудов на другой язык; б) использовании чужих трудов для создания нового, существенно отличающегося труда [63]. Ни в первом, ни во втором случае теперь не было необходимо указывать источник. То, что в большинстве стран считалось преступлением, разновидностью воровства, стало в Советском Союзе нормальной практикой. Даже в наши дни в большинстве постсоветских стран, в том числе и в Казахстане, плагиат по-прежнему считается чем-то нормальным.
Постановление 1925 года породило нескончаемый поток плагиата. Любимый писатель Сталина, Михаил Шолохов, получил разрешение использовать неопубликованную рукопись казачьего автора Фёдора Крюкова, в результате чего был создан роман «Тихий Дон» (1928-40), получивший Нобелевскую премию [64]. Особенно распространился плагиат в учёном мире. Он вполне вписывался в идеологические антинаучные методы, которые советские учёные были обязаны использовать при публикации своих исследований: не цитировать никаких источников, не исследовать имеющиеся данные, но всегда приходить к всё тем же марксистско-ленинским выводам.
Это случилось и в востоковедении – исследовательской сфере, которая некогда была гордостью царской России. Как недавно написала об этом историк Ольга Лебедева, востоковедение стало ответвлением советской пропагандистской машины, и имело одну-единственную цель – «экспорт «мировой революции» в Азию» [65]. И хотя Лебедева не упоминает книгу Янушкевича, очевидно, что заявление Стекловой, издателя книги Янушкевича, что советские казахи являются «настоящими читателями» книги Янушкевича, подтверждает идеологическую интенцию востоковедения в советскую эпоху.
Публикация писем и дневниковых записей Янушкевича в 1966 году была порождением не только советского востоковедения, но и плагиата. Источники, которые использовала книга Янушкевича – это документы, к которым имело доступ лишь незначительное число советских учёных, а именно секретный 12-томный доклад под названием «Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей», итог серии переписных экспедиций в Степной край в 1896-1901 годы под руководством российского бюджетного статистика Фёдора Щербины. (Не исключено, что у авторов этой книги был доступ и к личному архиву Федора Щербины в Праге, куда он эмигрировал в 1920 году).
Эти экспедиции, осуществлявшиеся по заказу министерства земледелия и государственных имуществ, были первыми в своём роде по степени охвата. Как Щербина объяснил в предисловии к первому тому, их задачей было создать доклады для имперских чиновников по землепользованию, искавших новые земли для переселения русских крестьян:
«Основную задачу исследования должно было составить определение, с одной стороны, количества земли, необходимого, при существующих естественных и хозяйственных условиях, для удовлетворения потребностей киргизского населения, а с другой, тех излишков земли, которые могли при этом образоваться для нужд переселения… Экспедиции предстояло дать такой материал, который… гарантировал бы в известной мере последующие работы землеустроительных чинов по образованию переселенческих участков от нарушения интересов кочевого населения» [66].
Чтобы определить, какую часть казахской земли Российская империя может занять в качестве так называемых «излишков», Щербина и его команда собрали данные о населении каждого уезда, о поголовье их скота, их домашнем имуществе и землепользовании. Результат: переписные таблицы Акмолинской, Семипалатинской и Тургайской областей и 20-25 уездов, с именами глав (аксакалов) каждого хозяйства, их племенной принадлежностью, названиями и размерами их пастбищ, а также особая колонка, в которой русские статистики подсчитали излишек земли в каждом хозяйстве.
Чтобы получить точную информацию о числе скота – главного имущества кочевников – Щербина и его помощники задавали контрольные вопросы, при помощи которых они намеревались не дать кочевникам назвать неверные цифры. Последний аспект переписной экспедиции был весьма важен. Хотя хитрый Щербина указал в предисловии к своему докладу, что цель Российской империи – отыскать новые сельскохозяйственные земли, не нарушая интересов кочевников (см. цитату выше), кочевники-казахи понимали, что в реальности всё обстоит иначе, и эта перепись – часть российской кампании по колонизации, которая угрожает самому их существованию.
Поэтому Щербина и его люди столкнулись с огромным недоверием. Сопротивление кочевников было настолько сильным, что Щербина посвятил ему целую главу своего доклада, отметив: «Совершенная новизна дела и масса всякого рода затруднений, встреченных в самых условиях работы в глухой, малоизвестной и населённой инородцами местности, не позволили выпустить раньше настоящий труд» [67].
Кочевники-казахи имели все причины относиться к экспедиции подозрительно. Переписи, проводимые Щербиной, были актами шпионажа, разведывательными операциями враждебной нации, желающей колонизовать другую нацию. Команда Щербины проводила свои опросы так, чтобы собирать не только данные, но и истории. Эти истории включали в себя легенды, рассказанные стариками, но и много историй о личных взаимоотношениях – соседских, внутрисемейных, междусемейных, внутриклановых и межклановых. Как можно увидеть по каждому из докладов, участники экспедиции были проинструктированы записывать истории, в которых речь шла о земельных спорах – это была ценная информация, позволявшая русским выявить и использовать слабости в социальной ткани кочевых племён.
Двенадцать докладов, составленных под руководством Щербины, излагали генеалогию каждой социальной группы, жившей в уезде: казахских племён, казахских султанов и их слуг (туленгитов / төлеңгіттер), местных ходжей и племён кара-киргизов. Большинство генеалогий составил единственный статистик-казах в команде Щербины – Алихан Букейханов, названный по имени в докладах. Вследствие этого, эти доклады – один из редких источников, позволяющих заглянуть в жизни кочевников-казахов в конце XIX столетия. Поэтому не стоит удивляться, что советские пропагандисты, имевшие к ним доступ, свободно использовали их в целях плагиата. Письма и дневниковые записи, приписываемые «Янушкевичу», особенно часто используют тексты первого, шестого и десятого томов.
Критику казахов «Янушкевичем» можно возвести к первому тому доклада, содержимое которого было полностью написано самим Щербиной. Хотя Щербина родился в казачьей семье на Кубани, хотя он был сослан за революционную деятельность и стал провинциальным народником, был в то же время страстным славянофилом, влюблённым в русскую историю, религию и литературу. Славянофильство, сталкиваясь с радикально отличающейся культурой, может превратиться в шовинизм и даже расизм, и славянофильство Щербины не было исключением. Кроме того, по образованию Щербина был агрономом, и считал, что земледельческий быт русских крестьян стоит выше кочевого быта казахов.
В первом томе предрассудки Щербины против кочевников особенно наглядно выражены в шестой главе, называющейся «Население и отличительные черты кочевого быта». Щербина способен увидеть только то, что хочет: что мужчины-кочевники ленивы, а женщины-кочевницы – их собственность и их служанки. Таким образом, Щербина не в состоянии понять то, что в XX столетии увидят научно подготовленные антропологи: что в кочевых семьях мужчины и женщины были равными партнёрами, пусть между ними и существовало традиционное разделение труда.
Невежественные комментарии Щербины о статусе женщин в казахских кочевых семьях и о ценности мяса и костей во время праздничных обедов стали идеальным источником информации, благодаря которому советские пропагандисты, спрятавшись за аватаром «Янушкевич», могли создать кажущуюся реалистичной, но на самом деле в высшей степени негативную картину кочевого быта. Исследователи смогут найти немало параллелей между первым докладом Щербины (посвящённым Кокчетавскому уезду Акмолинской области) и письмами и дневниковыми записями «Янушкевича» (где всё якобы происходит в уездах Семипалатинской области) [68].
Следует отметить, что Щербина в поздних томах стал проявлять больше уважения к обычаям кочевников-казахов и в лучшей степени осознал негативные последствия собственных исследований для жизни кочевников. Тем не менее, последующие тома его труда обеспечили множество материала, который советские пропагандисты, стоявшие за «Янушкевичем» могли использовать в качестве запчастей для создания как бы реалистичной картины Семипалатинской области.
Учёным, желающим разобраться, до какой степени доклады Щербины стали жертвой плагиата, стоит заглянуть в четвёртый, шестой и десятый тома, содержащие доклады о трёх уездах Семипалатинской области – Павлодарском, Каркаралинском и Семипалатинском. Все три доклада в основном написал Букейханов. Уроженец Каркаралинского уезда, получивший русское образование («интеллигент-киргиз», по словам Щербины), Букейханов хорошо подходил для этой задачи. Он не только собрал данные для переписи, но и написал всеобъемлющую историю каждого казахского племени, жившего в регионе, включавшую в себя важные легенды и истории, рассказанные старейшинами каждого племени. Кроме того, он составил для каждого уезда генеалогическое древо, которое было добавлено в качестве приложения к каждому докладу, позволяя глубже разобраться в различных формах разделения пастбищ между племенами и аулами.
Подобные всеобъемлющие исследования, охватывающие все аспекты текущей жизни казахских племён, а также их историю, не проводились до 1896 года. «Янушкевич», участник военной экспедиции 1846 года под руководством генерала-майора Вишневского, безусловно не имел доступа к таким знаниям. Однако в своих письмах и дневниковых записях «Янушкевич» демонстрирует близкое знакомство с Семипалатинской областью – с её географией, топографией, климатом, историей и генеалогией. Такими познаниями мог обладать только коренной житель-кочевник или читатель докладов Букейханова.
Например, имена всех султанов Каркаралинского уезда, которых «Янушкевич» якобы встретил в 1846 году, можно отыскать в генеалогии, составленной Букейхановым в 1896-1902 годы и опубликованной в качестве приложения к шестому тому: это генеалогия предположительного предка самого Букейханова – Букей-хана. В 1846 году многих из этих султанов не было в живых, но это не помешало советским пропагандистам, стоявших за «Янушкевичем», использовать их имена, чтобы создать как бы реалистичную картину в своей книге писем и дневниковых записей.
Исследование того, как пропагандисты, стоявшие за «Янушкевичем», использовали доклады Букейханова, неизбежно приведёт к теме, которая может считаться одной из главных причин советской фальсификации книги Янушкевича: теме «Ибрагима Кунанбаева», известной советским казахам как поэт «Абай».
В десятом томе, анализирующем перепись Семипалатинского уезда, проведённую в 1900 году, Букейханов записал несколько историй о земельных спорах, в том числе о том, как аксакал Чингожа был вынужден покинуть своё зимнее поселение, «спасаясь от мести» своего соседа Ибрая Кунанбаева [69]. Этот пример интересен по двум причинам. Во-первых, он показывает, что команда Щербины искала примеры конфликтов между казахскими семьями. Во-вторых, что ещё более важно, он представляет нам одного из самых знаменитых людей в казахской истории – «Ыбырая Кунанбая».
Впрочем, Букейханов не идентифицировал «Ыбырая Кунанбая» с поэтом «Абаем», что резко противоречит его собственному сообщению, пятью годами позже, в некрологе «Абая», что «Ыбырай Кунанбай» из Семипалатинского уезда являлся в действительности знаменитым поэтом [70]. Тот факт, что в своём переписном докладе от 1900 года Букейханов не назвал Ибрая Кунанбая поэтом, является ещё одним подтверждением того, что мы утверждали в предыдущей статье: а именно, что «Абай» впервые появился в некрологе 1905 года, что Букейханов придумал его, как из политических соображений, так и по причинам личного и художественного характера.
Кроме того, сам по себе доклад 1900 года свидетельствует, что в некрологе 1905 года представлена вымышленная семья. К примеру, трое мужчин, предстающих в некрологе Букейханова сыновьями «Абая» значатся в докладе 1900 года аксакалами (старейшинами), принадлежащими к другим кланам и аулам. Ыбырай Кунанбай указан в докладе как один из аксакалов аула № 1 и член клана Айдос. А вот Магауия Ибрагим – если верить некрологу, старший сын «Абая» – указан в переписи как один из аксакалов аула № 8 и член клана Жуанталы. В свою очередь, Турагул и Акылбай Ибрагим, согласно некрологу младшие сыновья «Абая», указаны в числе аксакалов аула № 8 как члены клана Кунанбай.
Другими словами, если мы сочтём, что доклад 1900 года был научным и содержал истинные данные, нам придётся заключить, что некролог 1905 года содержит вымышленные данные [71]. Это важный вывод: семейная история, выдуманная Букейхановым в некрологе 1905 года, стала фундаментом, на котором была выстроена вся советская мифология по поводу «Абая». И по сей день казахи ошибочно верят, что Магауия Ибрагим, Турагул и Акылбай Ибрагим были сыновьями Ыбырая Кунанбая.
Исследование плагиата докладов Букейханова приведёт нас к ещё одному вопросу: кем был Шакарим Кудайбердиев? В докладе 1900 года, в данных о Семипалатинском уезде, Шакарим Кудайберды указан как один из аксакалов аула № 2 – типичный кочевник-казах [72]. Однако в 1913 году Букейханов изобразил Шакарима совершенно иначе: в качестве казаха, который собрал и проанализировал генеалогические данные трёх областей; человека, самостоятельно изучившего русский язык, прочитавшего и изучившего две сложные статьи русского тюрколога Николая Аристова; наконец, автора, написавшего и опубликовавшего «Генеалогию тюрков, киргизов и султанов».
В 1913 году в своём обзоре генеалогического труда Шакарима Букейханов писал: «Вплоть до нынешнего дня, генеалогия казахов никогда не публиковалась в книге на казахском языке. Генеалогия Шакарима – первая в своём роде… С этого момента каждый, кто пытается писать о казахской генеалогии, не должен делать это, пока он тщательно не изучит книгу Шакарима. У него нет места, чтобы собирать книги; написать такой генеалогический труд, как труд Шакарима, не переставая кочевать по степи – нелёгкая задача» [73].
Однако из докладов Щербины, в том числе из десятого тома, мы знаем, что первым и единственным автором генеалогий казахских племён был сам Букейханов. Почему же Букейханов избрал псевдоним Шакарима, чтобы опубликовать под его именем казахоязычную версию генеалогий, составленных им самим в ходе переписных экспедиций Щербины? Мы можем никогда не узнать этого; единственная возможность – более подробное научное исследование жизни и трудов Букейханова.
Мы знаем, однако, что решение Букейханова привело к неприятным последствиям. В последующие годы мусульманская фракция казахской интеллигенции обвиняла Букейханова на страницах казахских газет в том, что он «лжец», «чёрная обезьяна» и «ёж» [74]. Кроме того, опубликовав собственный труд под чужим именем, Букейханов дал дурной пример. Впоследствии этот пример вдохновит советских плагиаторов на захват слов и идей Букейханова для собственных целей, в том числе и для создания в 1960-е годы серии писем и дневниковых записей человека по имени «Янушкевич».
VIII. Заключение
Хотя в подделывание и распространение книги Янушкевича были вложены огромные ресурсы, фальсификаторы совершили грубые исторические ошибки, некоторые из которых мы идентифицировали в настоящей статье. Из-за этих ошибок и, вероятно, из-за грубой идеологической риторики, профессиональные историки избегали цитировать книгу Янушкевича как заслуживающий доверия исторический источник.
До наших дней ни один казахский или русский историк не изобличил книгу Янушкевича как советскую подделку, и, вследствие этого, общественность ещё не в курсе существующей проблемы. Однако мы надеемся, что в настоящей статье мы предоставили достаточно данных, чтобы убедить любого исследователя, что русским изданиям книги Янушкевича, датированным 1966 и 2006 годами, не следует доверять.
Почему книга Янушкевича не была разоблачена раньше? Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны принять во внимание несколько факторов. Один из них – строго идеологическая повестка, которой казахские интеллектуалы были обязаны соответствовать начиная по крайней мере с 1929 года. С 1929 по 1953 год все независимые учёные, писатели и другие интеллектуалы в Казахстане были уничтожены. Размах трагедии и страдания, причинённые ею многочисленным невиновным людям и их семьям, были задокументированы Ларисой Кудериной в 1994 году [75].
Массовое истребление казахских учёных и интеллектуалов в правление Сталина оказало и долгосрочное системное воздействие, не ограничившееся страданиями тех, кто был убит, лишился свободы, а также их запуганных и униженных семей. Оно породило культуру паранойи и идеологического конформизма, в рамках которой учёные, писатели и другие интеллектуалы (в том числе и те, кто предал своих коллег) не осмеливались писать что-либо, что не получило одобрения государства и не являлось государственным заказом. Не решались на это и те, кто пришёл после 1953 года, и даже те, кто пришёл после 1991 года.
Чтобы отказаться от ненаучного подхода, которому и поныне следует большинство казахстанских историков, потребуется смена парадигмы. Но смена парадигмы не происходит часто, и осуществить её нелегко: чтобы она произошла, требуется либо необходимость (в момент кризиса), или мудрое руководство. Несколько лет назад Казахстан провозгласил амбициозный план: к 2030 году войти в число тридцати самых развитых стран мира. Но на сегодняшний день по качеству научных исследований Казахстан ближе к глобальной медиане, чем к верхним тридцати странам [76]. Разумеется, качество научных исследований – лишь один из многих индикаторов, но у всех высокоразвитых стран этот показатель значительно выше. В этот исторический момент лишь мудрое руководство могло бы повести учёных и интеллектуалов Казахстана к более научной и основанной на фактах методологии.
Следует признать, что анализировать все обманы и фальсификации, порождённые советской эпохой, будет неприятно и стыдно. Никому не хочется открыть для себя, что его родственники, учителя или предшественники были вовлечены в создание лжи и подделок. Но какова альтернатива? Советские выдумки и фальсификации в отношении казахской истории стали культурным раком: они заставили казахов презирать себя, своих предков, свой язык, свою культуру. Единственный способ вылечиться от этой болезни – удалить всю эту ложь хирургическим путём.
И тут мы приходим к величайшему препятствию из всех: «Абаю (Ибрагиму) Кунанбаеву», Сфинксу, охраняющему всю ложь, все подделки, подаренные нам Советским Союзом. Как пишет Николай Анастасьев, один из недавних биографов Абая, его «памятник» столь «монументален», что «проникновение в тайну оригинала» немыслимо. Понятно, что Анастасьев и не пытается раскрыть какие-либо из тайн Абая, вместо этого предлагая даже не детальную «биографию», а «набросок» жизни и трудов Абая [77].
Биография пера Анастасьева, изданная в 2008 году, весьма показательна. Хотя Анастасьев получил заказ на биографию, соответствующую государственной идеологии, он так и не нашёл убедительными свидетельства того, что Абай в принципе существовал, и, в итоге, заполнил свою биографию длинными изложениями вымышленных текстов других авторов (советских пропагандистов Мухтара Ауэзова и Леонида Соболева и, что было более неожиданно, американского романиста Уильяма Фолкнера).
Сфинкс может казаться столь же монументальным в наши дни, как и 75 лет назад, но его сердцевина столь хрупка (будучи наполнена ложью), что однажды он может рухнуть. Любой исследователь, знающий казахский и русский языки, и способный читать арабский шрифт и кириллицу, может обнаружить данные, которые обрушат его. Вполне достаточно сравнить то, что писали Жусуп Копеев и Алихан Букейханов, с текстами из канона Абая, чтобы понять, что канон Абая не был написан «Абаем (Ибрагимом) Кунанбаевым».
Именно поэтому учёные-абаеведы так упорно продвигают книгу Янушкевича. Это единственное доказательство, выглядящее аутентичным, и поддерживающее монументального Сфинкса. Помимо очевидно фальшивого свидетельства о рождении, все прочие «доказательства» существования Абая, обнаруженные в последние десятилетия, будут, вероятно, в XXI веке опровергнуты анализом ДНК. Профессиональные историки избегают цитировать книгу Янушкевича – возможно, их недоверие мотивировано подозрительными элементами, которые мы проанализировали в этой статье. Но пропагандисты, работающие в поле абаеведения, продолжают отстаивать книгу Янушкевича, и надеются, что правда не откроется до тех пор, пока они уйдут на покой.
Осознает ли казахская общественность когда-нибудь, что книга Янушкевича – подделка? Многое будет зависеть от того, какое направление изберёт получающая государственное финансирование историческая наука. Продолжит ли она функционировать как инструмент пропаганды или возьмёт на вооружение научную методологию, которой пользуются учёные в развитых странах?
Возможно, однажды казахские историки почерпнут вдохновение от археологов, работающих сейчас в Евразийской степи. При помощи новейших научных технологий эти археологи открывают естественную историю наших среднеазиатских предков. До того, как пришли армии русского царя, сделавшие трудной жизнь кочевников-казахов, до того, как пришли советские войска и советские чиновники, разрушившие жизнь кочевников-казахов, были и другие катастрофические события: не столько военные конфликты с соседними племенами (идея, которую любили продвигать советские пропагандисты), но засухи и голод, вызванные непредсказуемыми изменениями погоды, с которыми не могли совладать даже кочевники [78].
Наши кочевые предки хорошо знали историю того, что казахи называют «джутом». Как сообщил старейшина племени бериккара Иткара Мухаметше, опрошенный Букейхановым в 1898 или 1899 году, казахское высказывание «Ақтабан шұбырынды, Алқакөл сұлама» («босоногое бегство к озеру Алкаколь») относилось не к казахско-джунгарской войне, как будут позднее утверждать советские специалисты; речь шла о массовом переселении, вызванным джутом, природным бедствием, которое заставило тысячи кочевников вернуться с берегов Сырдарьи обратно в Каркаралинский регион [79].
Конечно, новую естественную историю наших среднеазиатских предков ещё предстоит написать – но она будет такой же прекрасной и сложной, как сама реальность. Перенеся столь много страданий в нашей недавней истории, мы, казахи, заслуживаем лучшего: мы заслуживаем знать, как жили наши досоветские предки, как они процветали, как они выживали.
А пока нам ещё нужно вновь открыть своих истинных литературных героев: Ахмета Байтурсынова, Миржакипа Дулатова, Жусупбека Аймаутова, Алихана Букейханова, а ещё давайте не будем забывать исключительно талантливого Магжана Жумабаева. Эти люди – основатели казахской письменной культуры/литературы, именно они преобразили вековые таланты своих предков к повествованию, ритму, стихам и музыке во что-то новое.
Нам следует попытаться открыть вновь и труды наших других забытых героев: таких интеллектуалов, как Жумахан Кудерин, которые готовы были преобразовать познания и мудрость наших кочевых предков в современную науку, которая могла бы внести полезный вклад в мировое понимание экологических и климатологических катастроф XX и XXI веков.
Богатая история наших кочевых предков потеряна для нас, вымыта из нашей коллективной памяти, но письменная литература, родившаяся из этой истории, продолжает существовать сегодня, перед нашими глазами, проникая сквозь пространство и время. В настоящий момент это всё, что у нас есть: мы должны ценить то, что у нас есть. Всё остальное, увы, было отравлено советской пропагандистской машиной: это нам тоже следует принять.
[1] Огрызко В. Чего мы не знаем об Абае и его великом певце: развенчивая мифы вокруг великой эпопеи Мухтара Ауэзова. // Литературная Россия. Вып. 27. 2018.
[2] Абай Кунанбаев. Слово назидания 41. Слово назидания 42.
[3] Абай Кунанбаев. Слово назидания 40.
[4] Абай Кунанбаев. Слово назидания 41.
[5] Шаламов В. Несколько моих жизней. Доступно на сайте: https://shalamov.ru/library/27/
[6] Казахско-русские отношения в XVI-XVIII веках. Сборник документов и материалов. Алма-Ата, 1961. Казахско-русские отношения в XVIII-XIX веках. Сборник документов и материалов. Алма-Ата, 1964.
[7] Басин В. Я. Казахстан в системе внешней политики России в первой половине XVIII века. // Казахстан в XV-XVIII веках. Алма-Ата, 1969. С. 50, 74.
[8] Валиханов Ч. Ч. Сочинения Чокана Чингисовича Валиханова. / Изданы под ред. Н. И. Веселовского. // Записки Императорского русского географического общества по отделению этнографии. Т. XXIX. СПб.: Типография Главного Управления уделов, 1904. С. 2. Цит. в: Басин В. Я. Указ. соч. С. 74.
[9] Губарев В. Королевство кривых зеркал. М., 1951.
[10] Стеклова Ф. Адольф Янушкевич и его книга. // Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. Алма-Ата, 1966. С. 7.
[11] Стеклова Ф. Указ. соч. С. 21.
[12] Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. Алма-Ата, 1966. С. 60.
[13] Стеклова Ф. Указ. соч. С. 35.
[14] Blackstock P. W. Agents of Deceit: Frauds, Forgeries and Political Intrigue among Nations. Chicago, 1966, pp. 171-175.
[15] Blackstock P. W. Op. cit. P. 172.
[16] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 132.
[17] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 228.
[18] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 121.
[19] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 325.
[20] Янушкевич восхваляет Кунанбая за то, что он предал русским офицерам своих собственных соплеменников, и сообщил, что Кенесары получил богатые дары от китайцев в Кульдже. См.: Янушкевич А. Дневники и письма. С. 265.
[21] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 237.
[22] Артыкбаев Ж.О. Комментарии. // Янушкевич А. Дневники и письма из путешествия по казахским степям. Павлодар, 2006. С. 367. Есть человек по имени Барак, упомянутый в исторических источниках этого времени. Однако он был не султаном, а судьёй («бием»), принадлежавшим к племени байбакты Младшего жуза. [23] Валиханов Чокан. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Издание Академии наук Казахской ССР. Алма-Ата, 1972. С. 31.
[24] Букейханов А. Жатаки (Западно-Сибирский отдел). 31.III.1898. // Бѳкейхан Ә. Шығармалары – Букейхан А. Сочинения. Т. 1. Астана, 2016. С. 146-147.
[25] Щербина Ф. А. Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей. Т. 1. Акмолинская область, Кокчетавский уезд. [без места публикации], 1898. С. 81.
[26] Букейханов А. Жатаки.
[27] Букейханов А. Жатаки.
[28] A.N. (Алихан Букейханов). Ескіден қалған жақсы мұра. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 47-сана.
[29] Артыкбаев Ж.О. Комментарии. С. 359-360. Дополнительный аргумент может предоставить более ранний источник, «Дала уалаятының газеті» (первая казахская газета), в которой в 1889 году такие казахские интеллектуалы, как Жусуп Копеев, начали спорить с российскими чиновниками по поводу такого нового феномена, как «жатак». См.: Көпей-ұлы Ж. Баян ауылдан. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 48-саны; Копеев Ж. Фельетон. // Дала Уалаятының Газеті. 1889, 45-сана, 46-сана.
[30] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 82.
[31] Артыкбаев Ж.О. Комментарии. С. 359-360.
[32] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 318.
[33] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 110.
[34] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 112.
[35] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 108-112.
[36] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 173.
[37] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 331.
[38] Середа Н. Бунт киргизского султана Кенисары Касимова (1838-1847). // Вестник Европы. 1870. № 9. С. 86.
[39] Середа Н. Указ. соч. № 8. С. 541-573. № 9. С. 60-86.
[40] Середа Н. Указ. соч. № 8. С. 558.
[41] Там же. С. 550.
[42] Там же.
[43] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 108.
[44] Стеклова Ф. Указ. соч. С. 340.
[45] Середа Н. Указ. соч. № 8. С. 541-573. Середа Н. Указ. соч. № 98. С. 60-86. Артыкбаев Ж.О. Комментарии. С. 378-379. Temirgaliev R. Kazakhs and Russia. Moscow, 2013. P. 251-252.
[46] Затаевич А.В. 1000 песен киргизского народа (напевы и мелодии). Оренбург: Кирг. гос. изд-во, 1925. С. 328, 336. См. также: Степняк К. (псевдоним). Материалы к истории султана Кенесары Касымова (Воспоминания кара-киргиза Калигуллы Алибекова о последних днях Кенесары). Ташкент: Туркестанское гос. изд-во, 1923.
[47] Бекмаханов Е. Б. История Казахской ССР. Алма-Ата, 1943; Он же. Казахстан в 20-е – 40-е годы XIX в. М., 1948. Бекмаханов получил свою докторскую степень, написав просоветскую книгу под названием «Присоединение Казахстана к России» (1957).
[48] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 163, 328, 252, 257, 205, 285.
[49] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 252.
[50] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 257, 285.
[51] Gellner E. Foreword. // Khazanov A.M. Nomads and the Outside World. Cambridge, 1984. P. ix-xxv. См. также: Gellner Е. Soviet and Western anthropology. London, 1980; Gellner E. Nations and Nationalism. Ithaca, 1983.
[52] Khazanov A.M. Nomads and the Outside World. 2nd edition. Wisconsin, 1994. P. 16, 127.
[53] Толыбеков С.Е. Общественно-экономический строй казахов в XVII-XIX веках. Алма-Ата, 1959. С. 426. См. также: Толыбеков С.Е. Кочевое общество казахов в XVII-начале XX века: политико-экономический анализ. Алма-Ата, 1971.
[54] Clark M.J. How the Kazakhs Fled to Freedom. // National Geographic Magazine. November 1954. P. 621-644.
[55] Amazons and Dianas? Female Burials in Perspective. / Ed. by M. Mandelstam Balzer. Anthropology & Archeology of Eurasia. Volume 59. Issue 2, 2020.
[56] Букейханов А. Женщина по киргизской былине «Кобланды». // Туркестанские Ведомости. 9 мая 1899 г., 20 мая 1899 г., 3 июня 1899 г.
[57] Артыкбаев Ж.О. Комментарии. С. 378-379.
[58] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 80.
[59] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 74, 91, 87.
[60] Янушкевич А. Дневники и письма. С. 79.
[61] Massell G.J. The Surrogate Proletariat: Moslem Women and Revolutionary Strategies in Soviet Central Asia, 1919-1929. Princeton, 1974. Масселл считает, что советская власть обращалась к женщинам Средней Азии, считая, что у женщин больше «революционного потенциала», чем у мужчин.
[62] Mayor А. The Amazons: Lives and Legends of Warrior Women across the Ancient World. Princeton, 2014. P. 74-75. См. также: Davis-Kimball J. Chieftain or Warrior Priestess? Archaeology, 1997. Issue 5. P. 41-42.
[63] ЦИК СССР. Постановление от 30 января 1925 года об основах авторского права.
[64] «Тихий Дон». Кто автор? Из архива исследователей. / Под ред. А.Г. Макарова. М., 2021. С. 268.
[65] Лебедева О. Московский институт востоковедения им. Н.Н. Нариманова. // Мемориал (https://topos.memo.ru/en/node/355).
[66] Щербина Ф. А. Указ. соч. С. i-iv.
[67] Щербина Ф. А. Указ. соч. С. iv; Глава 1. Затруднения, встреченные при исследованиях. С. 1-13.
[68] Щербина Ф. А. Указ. соч. С. 67-69. Янушкевич А. Дневники и письма. С. 205-285. [69] Букейханов А. Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей. Т. 10. Семипалатинская область, Семипалатинский уезд. СПб, 1909. С. 86.
[70] Букейханов А. Абай (Ибрагим) Кунанбаев. // Семипалатинский листок. 1905. Вып. 250
[71] В последующие годы на страницах казахских газет на Букейханова постоянно совершали нападки представители мусульманской фракции казахской интеллигенции, обвинявшие его в том, что он «лжец», «чёрная обезьяна» и «ёж». См.: Кузетши. Тағы алдады. // Уш Жуз. 1918, 4-саны.
[72] Букейханов А. Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей. Т. 10. Семипалатинская область. Семипалатинский уезд. Без места публикации, 1909. С. 166.
[73] Қыр баласы. Түрік, қырғыз һәм хандар шежіресі (Шаһкерім. Құдайбердіұлы). // Қазақ. 1913, 12-саны.
[74] Кузетши. Тағы алдады. // Уш Жуз. 1918, 4-саны.
[75] Куденина Л. Геноцид в Казахстане. М., 1994. Лебедева О. Указ. соч.
[76] Конкретные данные см.: innovation index of the World Bank, competitiveness index of the World Economic Forum (https://tcdata360.worldbank.org/topics).
[77] Анастасьев Н. Абай: тяжесть полёта. М., 2008. С. 5-7.
[78] Toonen W.H.J., Macklin M.G., Dawkes G., Durcan J.A., Leman М., Nikolayev Y., Yegorov А. A Hydromorphic Reevaluation of the Forgotten River Civilizations of Central Asia. PNAS, 29 December 2020. P. 32982-32988.
[79] Букейханов А. Заселение. // Материалы по киргизскому землепользованию, собранные и разработанные экспедицией по исследованию степных областей. Т. 6. Семипалатинская область, Каркаралинский уезд. С. 10, 51.