Когда весной 2007 года, после мирового проката первого фильма Саши Барона Коэна о Борате, студент и старший коллега насмешливо обозвали меня «боратом» прямо в том же самом классе, в котором я преподавала, я была болезненно оскорблена, но не имела никакого представления как реагировать на данную ситуацию. Насколько мне известно, в кампусе нашего Американского университета, за исключением некоторых озадаченных казахов, как я, никто не находил карикатурный пасквиль Барона Коэна оскорбительным, не говоря уже расистским.
То, что меня тайно восхищала дикая смесь языков, местностей и гротескные сцены в фильме, не помогло мне найти адекватный ответ на подобные нападки. Мне не удавалось просмотреть фильм до конца несколько раз – не потому, что меня оскорбляли стереотипы фильма, а потому, что я никак не могла переварить его бесконечной пошлости. Тем не менее, во время одного просмотра, который мне удалось наконец-то закончить, я с изумлением рассмотрела в этой исходящей смрадом канаве, которым являлся Борат Сагдиев, неистового хвастуна, расиста и сексуального хищника, который представлял собой олицетворением наихудшего в поведении и предрассудков, с которыми только можно было столкнуться в этом мире.
К сожалению, многие, кто пришел посмотреть фильм, решили, что Борат не является заурядным чокнутым извращенцем и что его национальная принадлежность гораздо важнее, чем иврит, на котором он говорил, и румынско-цыганская деревня, в которой он жил. В итоге «Борат» превратился из (несуществующего ни в одной культуре) простого собственного имени в расовый индикатор: ярлык, который с радостью приклеивается любому уроженцу Казахстана, который, по западным стандартам, проявляет признаки низкой культурной адаптации или информационной неосведомленности.
Когда меня впервые обозвали «боратом» в том злополучном американском классе, мне было уже за тридцать, но оскорбление задело, потому что оно стало последней каплей в длинной череде расовых издевательств, которые мне приходилось терпеть с самого моего детства. Советский Казахстан был сильно стратифицированным обществом, в котором доминирующей группе белых, то есть, этнически русским, позволялось открыто выражать свое презрение к коренному населению, которое служило им. Уже не сосчитать сколько раз меня и моих казахских друзей называли «баранами» или «калбитами», насмехались над нашей азиатской внешностью и чуть что, угрожали физической расправой.
Не принимать внутренне расовые оскорбления и угрозы, не позволять им заставить чувствовать себя неполноценным – это постоянная внутренняя борьба, с которой каждый член любого этнического меньшинства в мире знаком не понаслышке. И тем не менее, я, тридцати семи лет, вновь возвращалась к своему старому внутреннему спору, который, как мне казалось, я давно отключила, и все потому, что меня отождествляли с каким-то странным недоразумением из сюрреалистически абсурдного фильма.
Представьте себе на секунду, что если бы я имела африканское или еврейское происхождение. Насколько иной была бы ситуация в том американском классе в 2007 году. Вероятно, ни студент, ни старший коллега ни за что не осмелились бы в отношении меня позволить себе какие-либо расовые выпады. Или, если бы они имели место, я бы с готовностью обратилась к администрации университета, к одной или нескольким организациям по защите гражданских прав и растущей группе блогеров или интеллектуалов за помощью, по меньшей мере, чтобы публично осудили инцидент.
Как бы то ни было, у меня не оказалось такого ресурса. У меня не было доступа ни к интеллектуальному капиталу, ни к средствам массовой информации, которые помогли бы мне обосновать, что мы, этнические казахи, имеем такое же право, как евреи и афроамериканцы на иммунитет от расового ехидства со стороны представителей других этнических групп. В этом отношении сейчас мало что изменилось. По-прежнему отсутствует интеллектуальный капитал и медиаресурсы. Международная осведомленность о трагической истории этнических казахов выросла в некотором смысле, но она по-прежнему ограничена рамками малочисленных групп из академического мира.
Тем не менее, трагические страницы в истории Казахов вполне реальны. Не имея никакого намерения конкурировать с другими народами в изображении жертвы, позвольте мне кратко описать эти события следующим образом.
В течение четырех лет (с 1929 по 1933 годы) по меньшей мере 1,5 миллиона казахских кочевников, точнее около 40% всей этнической группы, были уничтожены, преднамеренно лишенные продовольствия и средств к существованию. Историки называют эти события Казахским Голодомором.
Уничтожение казахского кочевничества сопровождалось последующей казнью всех выживших независимых художников и интеллектуалов и шестью десятилетиями агрессивной идеологической обработки, целью которой было не только внушение марксистских идеалов, но и заставить такие этнические меньшинства, как казахи, уверовать в то, что их собственная культура гораздо ниже и отсталая чем у русских славян.
Также долгое время на территории Казахстана находился один из крупнейших в мире ядерных полигонов, где проводили ядерные испытания, используя местных жителях в качестве подопытных кроликов, что привело к генетическим отклонениям, которые до сих пор передаются из поколения в поколение.
А в 1986 году, за три года до протестов китайских студентов на площади Тянаньмэнь в Пекине, тысячи казахских студентов уже пытались сделать то же самое на площади Брежнева в Алматы, прежде чем солдаты смели их с площади, после чего огромное количество студентов сгинуло навсегда. Декабрьские события до сих пор не расследованы.
В совокупности эти события уже представляют собой достаточно трагическую историю, которая заставила бы большинство профессионалов западных СМИ и индустрии развлечений согласиться с тем, что этнические казахи должны быть защищены на том же уровне, что и другие меньшинства, подвергавшиеся подобным массовым репрессиям во всем мире.
В современном мире, по-видимому, общепринятой нормой становится тенденция, когда сатира, то есть критика над предполагаемыми недостатками определенного типа людей, может осуществляться только теми, кто принадлежит к той же этнической группе. Следовательно, еврейские и афроамериканские юмористы могут высмеивать недостатки своей этнической группы и при этом получать за это одобрение и поощрение как внутри, так и за пределами своей группы.
С другой стороны, кросс-культурная сатира стала редкостью – и не без оснований. Как заметил британский исследователь Терри Иглтон (в своем эссе, посвященном более широкой теме юмора), одна из целей сатиры всегда состоит в том, чтобы заставить сатирика и его аудиторию почувствовать свое превосходство над невежественными глупцами, над которыми он потешается. Поэтому кросс-культурная сатира всегда рискует стать расистской и разжигать расизм у ее зрителей.
Евреи и афроамериканцы понимают правила игры. Долгая история преследований сделала из них искусных экспертов, крайне чувствительных на любые публичные проявления расизма. Благодаря многолетним усилиям их интеллектуалов и профессионалов СМИ, публичная осведомленность о проявлениях расизма выросла до такой степени, что сегодня мало кто из популярных юмористов, и уж тем более ни один комик, принадлежащий к другой этнической группе, не осмелился бы отпускать злобные и очерняющие шутки в отношении любой из этих групп.
То, что принятые таким образом гарантии иногда у некоторых вызывают кривую усмешку – как «политкорректность», у меня вызывают не меньшее нетерпение. Как человек, пострадавший от расовой дискриминации и который по историческим причинам верит в силу средств массовой информации в консервации расовой дискриминации, я могу только восхищаться культурной работой, проделанной еврейской и афроамериканскими интеллектуалами.
Нынешний рынок идей выстроен таким образом, что каждая этническая группа вынуждена защищать свои собственные интересы, даже если кажется очевидным, что многие из них могут быть спокойны, уверенные, что будут защищены безусловными гарантиями индустрии развлечений. Однако то, что эти размытые гарантии нельзя воспринимать как должное, было продемонстрировано после всемирного выпуска второго фильма Барона Коэна, в котором снова и даже в большей степени, чем в первом, этнические казахи оказались мишенью какой-то примитивной и омерзительной карикатуры.
В общем, карикатуры не более надуманные, чем в первом фильме. Здесь верующие казахи зарывают свои головы в песок (карикатура на суджуд). Семьи запирают своих дочерей до тех пор, пока не передадут их тем, кто предложит более высокую цену. Подростки празднуют День памяти жертв Холокоста на дискотеках, а их родители устраивают уличные представления об еврейских погромах на улицах своих городов и деревень. А самый наихудший из них, ублюдок Борат, свободно делится со всеми, кто хочет послушать, своими «нацистскими» фантазиями об истреблении евреев и цыган.
Что значительно отличает второй фильм от первого, так это настойчивое и грубое употребление в нем письменного казахского языка (а не русского). Когда сотрудники КГБ вводят Борату секретную микстуру, на этикетке флакона на грамотном казахском языке ясно написано: «қорғаныс сығанның көз жасы» – гомоним известной казахской фразы «қорғансыздың көз жасы» (перефраза повести Мухтара Ауезова «Қорғансыздың күні»). Эта фраза ассоциируется с нарушением прав человека, в частности, с изнасилованием, поэтому, когда я увидела искаженную фразу на бутылке с инъекциями, я потеряла дар речи.
Следует ожидать, что среди миллионов зрителей нового фильма про Бората лишь немногие заметят столь вульгарное и нелицеприятное использование казахского языка. То, что критики, которые могли бы это заметить (например, Mаша Гессен), но не заметили, вызывает еще большее разочарование. Однако больше озадачивает то, что по какой-то личной и желчной причине Барон Коэн и его продюсерская группа решили исказить культурный контекст первого фильма, усилив свою атаку на этнических казахов и сделать это так, чтобы это почувствовали только последние.
Люди, подобные мне, воспринимают анти-казахскую сатиру фильма как расистскую. Многие могут не принять эту критику не только потому, что они не осознают масштаб разрушений в истории казахов, но и потому, что комедийный жанр, сам по себе, в котором снят фильм, позволяет легко затушевать мерзость представленных карикатур.
Однако то, что здесь беспокоит нас, не так сложно увидеть и легко объяснить с помощью некоторых аналогий. Обратите внимание на комедийные черты казахских сцен: они состоят из серии коротких сценок, оформлены блюзовой музыкой и исполняются актерами, говорящими со странным акцентом, не принадлежащим к этнической группе, которую они глумливо изображают. Теперь замените казахов афроамериканцами в качестве этнической мишени. Что мы видим теперь? Ни что иное, как «Блэкфейс Шоу»: вид исполнительского искусства, который больше не существует в современной комедии, запрещенный по этической причине.
Если бы Барон Коэн и его статисты намазали на свои лица желтую краску и сузили глаза, аналогия была бы настолько очевидной, что вызвала бы массовый протест против фильма не только у этнических казахов, но и у других, интеллектуально и экономически более мощных азиатских групп. Однако то, что аналогия не является явной, еще не означает, что она не существует. Борат – более завуалированная и коварная форма «Блэкфейс», придуманная для того, чтобы обойти нормы этнических границ, общепринятые в популярном комедийном жанре XXI века.
Несмотря на это, в течение немногим более десяти лет в двух разных фильмах, каждый раз с позволения критиков и широкой публики, Барону Коэну разрешалось демонстрировать злополучный «Блэкфейс Шоу». Каким образом двум фильмам Бората удалось так легко обойти этнические ограничения индустрии развлечений?
С точки зрения свободного рынка, оба фильма Бората демонстрируют свободу самовыражения, успешно оставаясь в рамках той кросс-культурной сатиры, которая все еще может создаваться и распространяться на Западе в XXI веке. Однако для этого они вынуждены эксплуатировать двойной стандарт (предвзятость, слабинка, если хотите), которую западные СМИ и индустрия развлечений слишком самодовольно пустили на самотек, вместо того чтобы исследовать и пересматривать.
То, что Amazon Studios, которая купила эксклюзивные права на потоковый показ второго фильма за предполагаемые 80 млн долларов, не возражала против того, чтобы в фильме обезличивали и очерняли этнических казахов, демонстрирует, что нынешние гарантии индустрии развлечений не применимы ко всем этническим группам в равной мере, и что, на самом деле, определенные этнические группы по-прежнему рассматриваются как объекты законной травли.
Разумеется, казахи не единственная группа в категории «объект травли». Как однажды отметил Эдвард Лукас в своем обзоре феномена Бората, казахи в западном сознании являются частью аморфного евразийского населения, населяющего внутренние районы континента, простирающиеся от Балкан до бывших советских республик Средней Азии, о которых все еще можно делать самые примитивные ориенталистские предположения, при этом, абсолютно не боясь быть обвиненным в расизме.
За исключением Лукаса большинство обозревателей сегодня замалчивают или игнорируют вопрос, является ли анти-казахская сатира Барона Коэна расистской или нет. Самым заметным исключением из этого списка был Инку Канг, который, пересмотрев первый фильм Бората, открыто заявил, что фильм – не просто сатирическая критика расизма в двух разных странах (Америке и Казахстане), но сам фильм является расистским, особенно в том, как он высмеивает мрачную и нищую жизнь казахов из третьего мира.
Некоторые умудряются называть Барона Коэна сатирическим «гением». Считаете ли вы, что это так и есть, или думаете, что он вообще забавный, очень многое зависит от того, насколько ваша душевная конституция может переварить вульгарности, или, если вы похожи на меня, зависит от того, сколько расистского высокомерия и презрения вы можете снести. По моему мнению, в чем преуспевает юморист Барон Коэн, так это в прагматичном выборе своей безмолвной жертвы.
В вопросе о происхождении ограниченного и нелепо хвастливого персонажа Бората, которого он начал создавать в конце 1990-х, Барон Коэн всегда намеренно оставался неопределенным. Однако, учитывая, что Барон Коэн никогда не жил в Евразии, источниками его вдохновения должно быть стали люди, которые повстречались ему на светских вечеринках в Лондоне и в других европейских местах: скорее всего, русскоговорящие клептократы из евразийской глубинки в сопровождении своих семей и их представителей.
Примечательно, что именно этого сорта люди вовсе не фигурируют ни в одном из фильмов Бората. Барон Коэн хочет высмеять тех, кто придерживается ханжеских взглядов на дорогие ему социальные проблемы, не касаясь реальности экономических лишений, в условиях которого такие взгляды имеют тенденцию зарождаться. Приобретенное незаконным путем богатство можно было бы превратить в хорошую комедию, но в фильмах о Борате Барон Коэн решил обратить свое внимание на гораздо менее рискованные темы.
В своих выступлениях и интервью Барон Коэн часто изображал из себя борца против узколобого фанатизма и авторитаризма. Нет причин сомневаться в благих намерениях Барона Коэна, но фильмы про Бората в этом отношении стреляют в пустоту. Во всяком случае, они скорее усиливают всевозможные предрассудки зрителей почти всех идеологических убеждений. Единственные комедии, у которых есть шанс изменить предрассудки зрителей, – это те, которые способны выражать уважение или, по крайней мере, сострадание к тем, над кем смеются – в этом смысле считайте комедии Чарли Чаплина яркими примерами высокого комедийного искусства. Фильмы Бората слишком высокомерны и пренебрежительны, чтобы продемонстрировать такую способность (несмотря на нерешительную попытку применения чаплинской комедии отца и дочери во втором фильме).
Чего добиваются оба фильма Бората кроме подтверждения существования массы предрассудков у миллионов зрителей и помимо повода для злого смеха у большинства из них? Для крошечного меньшинства, к которому принадлежу я, ответ до боли ясен. Несмотря на то, что мои личные и политические взгляды либеральны, как и у Барона Коэна, ко мне, вероятно, надолго приклеится клеймо «бората». Таковы печальные последствия расовых стереотипов. И такова сила расистской карикатуры, даже когда, а может быть особенно, когда она представлена как динамично развивающееся «Шоу Блэкфейс Менестрелей».
Источник: express-k.kz/news/mir_expert/pochemu_poslednyaya_parodiya_sashi_barona_koena_ne_budet_nazvana_blekfeys_shou_-170212
Comments