В 2021 вышла еще одна книга, посвященная вопросам авторства романа «Тихий Дон». Сборник статей «Тихий Дон. Кто автор? Из архива исследователей» знакомит читателей с малоизвестными работами по выявлению авторства романа, среди них – работа известного ростовского историка А. В. Венкова, посвященная проблемам авторства романа и особой теме – связи Михаила Шолохова с самого начала его литературной карьеры с органами ВЧК-ОГПУ-НКВД. В заключительной главе «Чекистская грань биографии «пролетарского писателя» редактор книги А. Г. Макаров систематизирует известные сведения о М. Шолохове и его вовлеченности во взаимодействие с органами вчк-огпу-нквд.
Есть неоспоримые доказательства тому, что Михаил Шолохов использовал неоконченный роман Федора Крюкова, где самые важные ингредиенты произведения – идея, сюжет и персонажи – уже были разработаны. Для последующих томов Шолохов использовал рукопись мемуаров одного генерала из ростовского музея, которую он заполучил не без помощи вышеупомянутых органов. Международные специалисты признали, что доля авторства в романе Шолохова только 50% (мнение международных экспертов презентованы в книгах Stalin’s Scribe by Brian J. Boeck, Who Wrote That by Donald Ostrowski), это советским мозгам до сих трудно понять, что плагиат в любой форме есть нехорошо.
Например, персидский поэт Саади жил в средневековье, но вопрос аутентичности текста был для него настолько деликатным, что он посчитал нужным завершить свой интеллектуальный труд «Гулистан» декларацией о плагиате: «Завершилась книга «Розовый сад» и помог мне в этом бог. Благодаря содействию создателя – славно его имя! – не заимствовал я, по обычаю писателей, ничего из стихов предшественников для украшения этого сборника».
То, что было золотым правилом для художника 12 века, вовсе не являлось нормой публикационной этики для поэтов и писателей СССР сталинского периода: по постановлению об основах авторского права от 30 января 1925, «перевод чужого произведения на другой язык и пользование чужим произведением для создания нового произведения, существенно от него отличающегося», не считалось нарушением авторского права. Благодаря этому постановлению Михаил Шолохов стал «главным писателем СССР» буквально за ночь, а авторы «12 стульев» удачно использовали пьесу Михаила Булгакова «Зойкина квартира» (см. А.Б.Левин, «12 стульев» из «Зойкиной квартиры»).
Почему советские интеллектуалы сталинского периода ничем не пренебрегали? Писали доносы на своих коллег, искажали факты, плагиатили, переписывали историю, врали и не стеснялись льстить тирану? За ответом обратимся к мнению историка литературы Гэри Сол Морсона:
«Во время террора люди спали одетыми и готовыми к аресту; они знали, что каждое слово отслеживается, что информаторы были повсюду. Общество стало обществом «шептунов». Личная невиновность считалась устаревшим понятием, существовали лагеря для жен врагов народа. Во время голода, сопровождавшего коллективизацию сельского хозяйства, миллионы людей умерли от голода, поскольку чиновники не позволяли им собирать зерно, оставшееся на полях, или ловить рыбу в реках.»
«Как и в случае с нацистами, людей намеренно дегуманизировали. Советская идеология учила, что не существует внеклассовой морали, абстрактного добра и зла; все, что приносит пользу коммунистической партии, по определению хорошо. И только результат имеет значение. Это был не первый принцип морали, это был единственный принцип.»
При таком морально-историческом контексте состоялась литературная карьера Мухтара Ауезова – казахского писателя сталинского периода. Чтение книги «Тихий Дон. Кто автор?» несомненно вызовет следующие вопросы у казахов:
Почему роль Мухтара Ауэзова в истории «Абая», да и в истории казахской литературы в целом, до сих пор не получила нужной оценки? Почему в трудах казахских филологов исторический контекст, при котором Ауезов стал одним из самых важных писателей СССР, размыт? Почему до сих пор не исследована настоящая история создания романа «Путь Абая»? Почему художественные качества произведения до сих рассматриваются в пределах критериев гуманитарной науки СССР? Почему до сих пор замалчивается о том, что роман был написан с участием Леонида Соболева и других членов цензурного комитета?
Самый важный вопрос: какая историческая эпоха описана в романе – события 19 века или события сталинского периода? Или это бленд двух эпох? У читателя этого романа, как и у читателя 45 слов «Абая», формируется отрицательное впечатление о казахах 19 века. Насколько правдиво репрезентованы казахи 19 века в романе советского писателя сталинского периода?
Например, один из важнейших мотивов в романе – это осознание «Абаем» его собственных ошибок. «В молодости Абай стал свидетелем того, что семнадцать человек из рода жигитек были сосланы в Сибирь», - пишет Ауэзов. Давние враги тобыктинцев ослаблены, надо воспользоваться моментом: «Абай воспламеняется гневом и действует самым жестоким образом. И чем сильнее он становится, чем влиятельнее, тем яростнее набрасывается на людей волком».
На чем основан этот отрывок из романа? На исторических документах 19 века или на личном опыте самого Ауэзова, пережившего чистку националистов-алашординцев? Из историй своей семьи, например, я знаю, что весь род моего деда по материнской линии – 15-20 человек – были сосланы в гулаг по доносу представителя другого рода в 1930 году, а не в 19 веке.
Не странно ли, что историки Казахстана признали насильственную коллективизацию казахов в 1928-1933 геноцидом Сталина, а идеологическое содержание первого исторического романа о кочевниках, написаннного во время Великого Террора и удостоенного сталинской премии, до сих пор не раскрыто?
К тому же, в дискурсе казахских филологов 21 века игнорируется факт, что становление письменной казахской литературы совпало с оккупацией большевиков ЦА и именно с помощью казахской литературы и таких писателей как Ауэзов, СССР удалось внедрить свою идеологию в содержание казахской культуры. В результате, казахское искусство, созданное в период 1928-1990, является органической частью советской пропаганды.
Например, в советской школе нам 10 лет внушали странный постулат: Говоря Абай, подразумеваем Ауэзова, говоря Ауэзов, подразумеваем Абая (Абай десек Әуезов, Әуезов десек Абай дегеніміз). Имена Букейханова, Байтурсынова и Дулатова – создателей профиля «прогрессивного поэта, русофила-кочевника Абая» – не только не упоминались, их 20-летний труд по продвижению поэта в период с 1905 по 1925 был полностью приписан Мухтару Ауэзову, писателю сталинского периода.
Для того, чтобы понять роль Ауэзова, например, в истории «Абая», вернемся к 1918-30, когда ЦА был оккупирован большевиками. Букейханов & K не успели осуществить свои планы культурной реформы и наспех созданная политическая партия Букейханова была вынуждена принять ультиматум Сталина: в 1920 Букейханов получил амнистию с условием, что он откажется от «политики». С 1922 он находился в Москве.
Обратим внимание на тот факт, что один их самых компетентных казахов с дипломом вуза России, владеющий двумя языками на высоком уровне, с огромным опытом публициста, наконец занимался своим любимым делом: переводил, писал стихи, писал критические статьи и издавал книги. Когда в 2020 Президент Токаев назвал «Абая» духовным реформатором, он не ошибался: Алихан Букейханов был духовным реформатором. Внимательное чтение текстов Букейханова, написанные им в период с 1888 по 1930, обнаруживает сосредоточенный интерес автора к литературе, искусству и истории и неимоверное желание изменить, европеизировать казахскую культуру. Несмотря на впечатляющее резюме Букейханова, советский режим не продвигал его на статус Национального Писателя Казахстана: режим Сталина не нуждался в талантливых писателях, им нужны были «свои люди».
Зато литературная карьера тогда мало известного казахам Мухтара Ауэзова состоялась в разгар Великого Террора Сталина, в период, когда НКВД безжалостно уничтожал образованных казахов с помощью антирелигиозной, антибайской и антиказахской кампании. В этот момент, когда люди скрывали свое благородное происхождение, боясь преследований, а то и смертного приговора, Мухтару Ауэзову, бывшему алашординцу-националисту, неожиданно позволяют опубликовать труды феодала «Абая».
Но странность этой истории даже не в том, что ему позволили то, за что другой был бы казнен или отправлен в ГУЛАГ: дело в том, что книга увидела свет в начале 1933, а Ауэзов с 1930 по 932 года находился в заключении. Когда он успел подготовить объемное собрание сочинений «Абая», да еще «исследовать» биографию «Абая»? По деятельности Ауэзова в казахских изданиях в период с 1918 по 1928, темой «Абая» Ауэзов не интересовался до 1930-х. Кто настоящий составитель и редактор этой книги? Кто автор 45 слов?
Разные голоса в 45 словах указывает на коллективное авторство этих текстов, а присутствие точных отрывков из статей Қыр Баласы (Дала Уалаяты, 1898-95), из статей Жусипбека Аймауытова (из журнала «Абай», 1918), а также идей и отрывков из «Гулистана» Саади, указывает на то, что авторам разрешалось использование чужих текстов, даже узнаваемых, каким является «Гулистан» Саади.
Например, в Рассказе 16 первой главы «Гулистана» главный герой жалуется другу: «Не раз подумывал я том, чтобы переехать в другую страну, – ведь там, как бы я не жил, никто не ведал бы о моих удачах и неудачах». Для интереса сравним этот отрывок с наинеприятнейшим для любого казаха текстом Слова 9: «В те дни, когда я еще верил, я часто думал бросить казахов, уехать куда-нибудь...»
Персонаж Саади был жителем города Шираз и думал перебраться, возможно, в Багдад, а в устах казаха идея «бросить казахов и уехать» звучит более чем странно. Казах кочует сезонно и не знает границ, а поскольку зиму и весну проводит в полной изоляции, Казах ценит сородичей, знает, что если однажды его настигнет Жұт, ему помогут сородичи, а не чужие.
Да и формат 45 слов уж больно напоминает формат «Гулистана»: 8 глав книги состоят от 20 до 48 пронумерованных текстов, последняя глава состоит из афоризмов. Исторический контекст тоже соответствует: В 1922 году был Гулистан был переиздан на русском в переводе Е. Э. Бертельса, который с 1928 преподавал на факульете востоковедения ЛГУ.
Плагиат в текстах и коллективное авторства 45 слов очевидны, но казахская гуманитарная наука – по советской ли привычке или по другим причинам – отрицает это. Однако, коллективное авторство 45 слов не единственый случай в казахской литературе, нам необходимо прояснить еще один неприятный вопрос: можно ли считать Мухтара Ауэзова автором романа «Путь Абая»?
По словам самого Ауэзова, «первый отрывок из романа был написан к юбилею А.С. Пушкина в 1937 году», по словам исследователя В. Огрызко, «Ауэзов был не совсем точен, первый фрагмент из «начатого» романа – «Как Татьяна запела в степи» – появился в печати ещё в 1936 году». Неважно когда, ясно одно: первый фрагмент был написан на русском языке. Ауэзов русским владел, но владел ли он им на достаточном уровне, чтобы писать критические статьи или художественные произведения?
Если внимательно присмотреться к творчеству писателя, ведь многие работы Ауэзова изданы в соавторстве с другими писателями. Например, авторизированным автором перевода «Серый Лютый» является детский писатель Леонид Пантелеев. Статья «Эпос и фольклор казахского народа», пьеса «Абай», первый русский сборник Абая «Лирика и поэмы» были изданы в соавторстве с Леонидом Соболевым. Соболев, как и Пантелеев, казахским не владел, но именно он считается авторизированным переводчиком романа «Путь Абая». Если автор не владел русским языком на достаточном уровне, а переводчик вовсе не владел языком источника, какова была процедура такого сотрудничества?
Нам известно из биографии Ауэзова, что он дружил с Соболевым, что тот спас его от «преследующих его врагов», но кто эти «враги» и почему Соболев заступался за казахского писателя, то есть, главный мотив этой «дружбы» биографы Ауэзова не объясняли в советское время, и сейчас не объясняют. Казахские филологи в своих «трудах» эти вопросы не обсуждают, они вынуждены притворяться, что всемогущая советская цензура каким-то образом обошла казахскую литературу и Ауэзов стал советским писателем «благодаря своему таланту».
Это в статье российского литературоведа В. Огрызко «Чего мы не знаем об «Абае» и его великом певце» (2018) мы находим ответы на некоторые вопросы. В. Огрызко пишет: «Этих двух писателей опекали люди, по силе своего влияния ни в чём не уступавшие Фадееву: прежде всего П.Юдин, который имел прямые выходы не только на нового идеолога партии – секретаря ЦК ВКП(б) А.Жданова, но даже доступ к самому Сталину».
Далее в своей статье В. Огрызко подробно анализирует процедуру написания романа «Путь Абая» и наконец мы узнаем правду: произведение было написано под надзором Редакционного Комитета во главе с Леонидом Соболевым. Цензурой называть это трудно, поскольку весь комитет, особенно сам Соболев принимал активное участие в создании казахского романа-эпопеи. «Ауэзов чрезвычайно туп на подсказки и принятие подсказок, и я вспоминаю историю с Базаралы: сколько я ни говорил, сколько ни писал, он боится того, чтобы кто-нибудь не стал выше Абая», – жаловался Соболев на Ауэзова. «Выходило, что Соболев должен был не переводить Ауэзова (точнее, не редактировать представленный ему подстрочник), а чуть ли не всё заново за автора переписывать», - приходит к заключению В. Огрызко.
Имея архивные документы, свидетельствующие о «коллективном усилии», можно ли считать Ауэзова автором романа «Путь Абая»? А возможно ли, что автором первого образца казахского социалистического реализма и 45 слов является один и тот же коллектив? Вопросов много, но казахская гуманитарная наука не считает нужным задаваться вопросами. Более того, В.Огрызко информирует нас о том, что часть материалов об Ауэзова засекречены на 75 лет:
«В день подписания этого номера в печать директор РГАЛИ Татьяна Горяева письменно уведомила автора данной статьи о том, что отныне она закрывает на 75 лет доступ всем исследователям к значительной части фонда 2073, в том числе к делу 9 из описи 3. Якобы в этом фонде содержится много сведений, которые россиянам и казахам знать пока не положено».
Раньше была какая надежда, что новое поколение исследователей сможет изменить ситуацию. К 2021 наконец мы осознали, что казахская гуманитарная наука не намерена пересмотреть историю казахской литературы советского периода, наоборот, как бы назло дискурсу десоветизации в социальных сетях, казахская гуманитарная наука продолжает искажать историю и продвигать антиказахскую пропаганду Сталина. При таких условиях почему-то из бюджета выделяются какие-то средства на постколониальные исследования. Если официальная позиция гуманитарной науки КЗ до сих пор просоветская, тогда о каком постколониальном научном дискурсе может идти речь? Получается, исследователям опять придется писать фейковые диссертации на нейтральные темы?